продолжение
Детство, одиночество, мультфильмы и братья

ШБ: В каком возрасте ты осознал, что пропустил своё детство?

МД: Я помню это чётко… Ты как будто всё время куда-то мчишься и не можешь выйти, и думаешь: «О Боже, что я делаю?» А у тебя уже есть обязательство, и ты не можешь от них освободиться. Это поразило меня ещё до подросткового возраста. Я так сильно хотел поиграть в парке через улицу, потому что дети там играли в бейсбол и футбол, но мне надо было записываться. Я мог видеть этот парк, прямо напротив. Но мне надо было идти в другое место и работать до поздней ночи, делая альбомы. Я сидел там, глядя на детей, и слёзы текли по моему лицу, и я говорил: «Я в ловушке, мне нужно заниматься этим всю оставшуюся жизнь. У меня контракт». Но я хотел пойти туда так сильно, что это меня убивало. Так хотелось иметь друга, которому можно было бы сказать «привет»! Я ходил по улицам, в поисках хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить. Я уже рассказывал.

ШБ: Сколько тебе было?

МД: Это было когда я записывал «Триллер».

ШБ: Значит, ты был величайшей мировой звездой и…

МД: И искал человека, с которым мог бы поговорить. Я был так одинок, что мог плакать в своей комнате наверху. Я думал: «Так больше нельзя. Надо убираться отсюда», - и бродил по улицам. Помню, даже обращался к людям с вопросом: «Будешь моим другом?»

ШБ: Наверное, у них был шок.

МД: Они такие: «Майкл Джексон!» А я: «Боже мой, ты будешь моим другом потому, что я Майкл Джексон? Или потому, что я – это я?» Мне просто нужен был кто-то, с кем можно было бы поговорить.

ШБ: Нашёл?

МД: Ну да, я пошёл в парк, и там были дети, которые катались на качелях.

ШБ: Так вот когда ты решил, что ответом на твои проблемы могут быть дети. Они были единственными, которые приняли тебя просто как человека?

МД: Да. Правильно.

ШБ: Именно в этом возрасте тебя поразило, что ты потерял детство, потому что дети – это единственные люди, с которыми ты можешь себя идентифицировать.

МД: Я очень от этого страдал. Я знал тогда, что что-то во мне не так. Но мне нужен был кто-нибудь… Возможно, поэтому у меня появились манекены. Скажу так: потому что я чувствовал, что мне нужны люди, кто-нибудь, а их не было. Я был слишком застенчив в обществе настоящих людей. Я не разговаривал с ними. Это не то, как старушки разговаривают с растениями. Но я всегда думал, что мне нужен кто-то, в окружении кого я могу чувствовать себя среди людей. Я всегда думал: «Почему я их покупаю?» Они как настоящие дети, малыши, как люди, и я чувствую себя как будто я в комнате с людьми.

ШБ: Почему ты был таким застенчивым, что даже не мог разговаривать с настоящими людьми? Не потому ли, что тебя учили только выступать, но не дали возможности просто тусоваться с друзьями?

МД: Точно. У меня не было времени на тусовки.

ШБ: Ты до сих пор чувствуешь себя одиноким?

МД: Совсем не так, как тогда. Нет.

ШБ: Понятно, у тебя же есть дети, а это большая разница. Но какая-то часть нас может быть родителем, а другая нуждается в других формах общения.

МД: Общения какого рода?

ШБ: Нужен кто-то, кому ты можешь облегчить душу эмоционально, так, как Принс или Пэрис не поймут.

МД: Ммммм… Друзья – те люди, которым можно доверять. Элизабет Тэйлор, кто-то в этом роде… Мэк (Макколей Калкин), Ширли Темпл (Блэк), люди, которые прошли через то же, что и я.

ШБ: Это обязательно должны быть люди, прошедшие через то же, все эти дети-звёзды?

МД: Они (люди, которые не были звёздами в детстве) говорят: «Да, я знаю, о чём ты» - но они не знают. Они просто соглашаются с тобой.

ШБ: Вы обсуждаете с друзьями, которые были звёздами в детстве, какие-то их личные переживания? Или вам даже нет надобности об этом говорить, потому что вы понимаете друг друга интуитивно?

МД: Знаешь, это как телепатия. Посмотрел бы ты на нас с Ширли Темпл.

Незадолго до этого разговора Майкл гостил у Ширли Темпл Блэк в Сан-Франциско.

ШБ: Вы до сих пор поддерживаете связь?

МД: Надо бы ей позвонить. Хочу опять ей позвонить. Я всё благодарил её, а она говорила: «За что?», - а я говорил: «За всё, что ты когда-либо для меня сделала».

ШБ: Не думаешь когда-нибудь посвятить ей песню?

МД: С удовольствием.

ШБ: Так что Макколею Калкину не приходится говорить тебе: «Когда я был на съёмочной площадке, мой отец сделал то-то и то-то». Вам даже не приходится вести такие разговоры?

МД: О да. Он как раз один из этих драгоценных милых людей, всегда остающихся детьми, Макколей Калкин… Он спрашивает: «Как я вообще попал во всё это? Я никогда не просил делать из меня актёра». Он всегда хотел выйти из игры. Ты бы видел, какой он, когда бросается на своего отца, Боже. Всё это закипает в нём и, знаешь, такое происходит… О, да я видел это сам (кричит): «Мэк, иди сюда!» - эти крики…

ШБ: Понятно, это напоминает тебе о том, через что ты прошёл сам. Ему пришлось выбирать так же, как и тебе. Он старался держаться за своё детство так долго, как он мог. Но есть другие дети-звёзды, такие как Брук Шилдс, с кем вы когда-то были близкими друзьями. Что ты можешь сказать о таких, как она, которые, кажется, не делали никакого выбора в детстве, которые не пытаются воскресить своё детство? Думаешь ли ты, что за это нужно предъявить счёт? Не кажется ли тебе, что Макколей Калкин и ты, как и другие, можете рассуждать более здраво, потому что вы понимаете, чего вы лишились, и хотите это компенсировать?

МД: Знаешь, некоторые люди понимают, а некоторые нет. В случае с Брук, она начинала как модель, а это не предполагает, что ей нужно было проводить целый день, день за днём, на съёмочной площадке. Она была моделью. Она не была звездой кино пока не снялась в фильме «Малышка-красотка» в роли проститутки в возрасте… Думаю, где-то около 12-ти лет у неё всё это началось. Её много фотографировали, это было не так, как у нас – каждый день, с утра до вечера. Думаю, это по-разному влияет на людей, но это одно и то же. Она очень милая, умная. Она не ветреная. Она действительно умная. Многие думают, что если красивая, то вертихвостка. Она не такая.

ШБ: С кем ещё из детей-звёзд вы дружили?

МД: Немногие остались в живых. Вот что пугает. Многие занимаются саморазрушением.

ШБ: Когда тебе было 13, ты стал героем мультсериала. Это было трудно выдержать?

МД: Я рано вставал по субботам. Не мог дождаться.

ШБ: Когда начнутся «Джексоны»?

МД: Когда начнётся мультик о «Пятёрке Джексонов». Мне казалось, это честь – быть героем мультфильма. Я был так счастлив, ты даже не представляешь. Нам ничего не приходилось делать. Озвучивали другие. Нас просто сделали мультяшками и использовали наши песни с уже записанных альбомов, и это продолжалось годами. Помню, я был в Брунее в больнице, я тогда давал концерт для султана. Это была красивейшая больница, я таких раньше не видел. И вот я лежу в кровати, и по телевизору показывают мультик «Пятёрка Джексонов», и я просто не поверил глазам. Его до сих пор показывают. Та же самая компания снимала мультфильмы и про Битлз, и про Осмондов, и про нас.

ШБ: Так это одна из сторон, которая тебе нравится?

МД: О, мне это очень нравится.

ШБ: Сделало ли это тебя ближе к детям во всём мире? Ведь ты знаешь, что дети всё воспринимают правильно.

МД: Мне это очень нравилось. Я попадал как бы в другой мир. Это как: «Господи, я в другом мире!» Странное было ощущение. Думаю, я радовался мультику больше, чем  когда мы записывали хиты, давали концерты и всё такое. Мультфильм впечатлил меня больше всего остального.

ШБ: Хорошо, поговорим о том, что из пяти братьев ты получал больше внимания, чем любой другой. Ты стал звездой с тех пор, как начал сольную карьеру. Каково было это выдержать твоим братьям? Каково было это для тебя? Была ли какая-то аналогия с библейской историей об Иосифе, которому оказывалось больше внимания, чем остальным братьям, пока они не отомстили ему?

МД: Мне это не приходило в голову, и я этого не видел до того времени, как они перестали это скрывать. Мама это замечала, но не обращала на это моего внимания. Но я думаю, их жёны в какой-то степени подстрекали их к этому. Это и развалило нас как группу. Женщины развалили «Битлз». Они же разлучили дуэт Мартина и Льюиса. Они многих великих развели. Женщины вмешиваются во всё, и говорят одному из группы: «Ты звезда. Он нуждается в тебе, а ты в нём - нет». На следующий день он является на работу напыщенный гордостью, и все начинают ссориться. Это и произошло со мной и братьями. Так и было. Я видел, как это происходило.

ШБ: Это несколько настроило тебя против брака, да?

МД: Да. Я сказал: «Не хочу, чтоб такое происходило со мной». Сказал: «Я не женюсь». Я это годами твердил.

ШБ: Была ли какая-то возможность остановить это? Ты мог просто сказать братьям: «Послушайте! Что с нами происходит?» Мог ли ты это остановить? Они женились молодыми. Наверняка они тоже чувствовали себя одинокими.

МД: Они рано женились, чтобы уехать от отца, из дома. Мы умоляли их не жениться, но они женились.

ШБ: Почему ты надолго задержался в доме?

МД: Я был там, когда «Триллер» взобрался на вершину. Мне всё казалось, что я маленький, что мне ещё рано уезжать, что я ещё мальчик, что ещё рано покидать дом. Я действительно в душе так себя чувствовал.

ШБ: Но ты всё ещё боялся отца? Как это можно совместить?

МД: Он уже не был в то время моим менеджером, но он получал гонорар, и стал несколько спокойнее. Он гордился мной, но никогда бы это не признал.

ШБ: Хотел ли ты услышать это от него?

МД: Мне это было нужно.

ШБ: Больше, чем от кого-либо другого?

МД: Да.

ШБ: Он до сих пор так этого и не сказал. Не говорит и теперь? Как ты думаешь, он знает, что ты самая большая звезда в мире, или даже не понимает этого?

МД: Он знает это, но ему трудно сделать комплимент. Это сделало меня перфекционистом, я старался произвести на него впечатление. Бывало, он стоял среди зрителей с вот таким лицом. Он делал так (корчит рожи), и мы пугались до смерти, думая: «Мне нельзя сбиться, а то он всех нас убьёт». Все аплодировали, а он так: «Тебя надо проучить. Не сбивайся». Я думал: «Господи, после шоу у нас будут проблемы».

ШБ: Предположив, что в жизни всего две движущие силы – страх и любовь – мог ли бы ты пойти ещё дальше, если бы тебя мотивировала любовь? Если бы отец сказал: «Майкл, я всё равно буду любить тебя, но ты это сможешь!» Уверен, сейчас ты можешь даже преуменьшать значение страха, внедрённого в тебя отцом. Но проблема в том, что ты стал самой большой звездой на планете. Так может страх – лучшая мотивация, чем любовь?.. Честно говоря, я в это не верю. Но неужели твой пример не показывает, что это так?

МД: Думаю, здесь есть равновесие. Стоило ли отказываться от чувства отцовства? Стоило ли отказываться от всей любви, которой я мог бы его одарить, если бы между нами было чувство товарищества – когда вы смотрите в глаза друг другу, гуляя по парку, держась за руки? Я не думаю, что хоть что-то стоило того, чтобы от этого отказаться. Мне жаль. Но это и есть золото мира.

ШБ: Твоя карьера сейчас страдает от того, что ты – отец-одиночка. Ты готов к такой цене?

МД: Нет, не готов. Я могу заниматься и тем, и другим. Чувствую, что я должен.

ШБ: Ты чувствуешь, что эту силу, этот дар дал тебе Бог, и ты обязан делать что-то со всем этим?

МД: Я обязан.

МД: Он проделал блестящую работу, подготовив меня к работе артиста на сцене, но как отец он был очень, очень строг. Мне тяжело его судить, но я бы как отец вёл себя совершенно по-другому. Я никогда не чувствовал его любви. Помню, мы летали в самолётах, и меня приходилось держать, потому что я терпеть не мог турбулентности, и я кричал и брыкался, когда приходилось взлетать во время дождя. Помню это очень хорошо. Он никогда не обнял меня, не дотронулся даже, и стюардессам приходилось подходить и держать меня за руку, успокаивая.

ШБ: Он был сердитым человеком?

МД: Думаю, он был жестоким. Не знаю, почему. Боже, он уже не такой, как был, но он был грубым. Самым грубым человеком, которого я встречал в жизни.

ШБ: Что если бы кто-нибудь сказал: «Слушай, Майкл, невозможно иметь и то и другое. Он был прекрасным менеджером, но не был тёплым и любящим родителем. Он научил тебя двигаться, научил дисциплине». Ты же не скажешь, что отказался бы от того, чтобы быть величайшим артистом, и вместо этого выбрал бы полное любви детство? Или ты думаешь, что такой выбор делать бы не пришлось, потому что можно было бы стать артистом и без строгости?

МД: Он мог бы делать всё, что он делал, но и находить время для проявления отцовских чувств – поиграть в игру или побросать друг другу мяч. Помню, я рассказывал тебе однажды, как он посадил меня на пони. Не думаю, что он может себе представить, насколько это запечатлелось в моей памяти.

ШБ: Это одна из наиболее трогательных историй об отцовстве, которые мне доводилось слышать. То, что один-единственный жест со стороны отца может оставить такой неизгладимый отпечаток – это поразительно и очень трогательно.

МД: Я думаю об этом с позиции сегодняшнего дня, и мне хотелось бы, чтобы он сделал ещё хоть что-нибудь, ну хоть что-нибудь. До сих пор я относился к этому совсем по-другому.

ШБ: А может быть, тебе не так сильно хотелось бы доказать, что ты чего-то стоишь. Если бы тебе показали много любви в детстве, возможно, тебе не нужно было бы, чтобы мир тебя любил, и ты не стал бы суперзвездой. Мог бы ты отказаться от карьеры, для того, чтобы тебя больше любили в детстве?

МД: Нет. От этого я никогда бы не отказался. Это моя работа. Мне дали талант не без причины. Я действительно в это верю и чувствую…

ШБ: …что Бог избрал тебя, дал тебе этот особый…

МД: Я действительно в это верю. Если бы ты видел эти лица по всему миру, слышал, как люди говорят: «Спасибо тебе, спасибо, ты спас мою жизнь и жизнь моих детей. Можно до тебя дотронуться?» - и потом они начинают плакать. Это как исцеление. Нам это дано с определённой целью… чтобы помогать людям.

ШБ: Значит, то, что Ширли Темпл сделала для тебя с помощью тех плакатов (которые ты мог повесить в номере отеля, чтобы чувствовать себя в безопасности), ты тоже делаешь для людей по всему миру, и в гораздо большей степени.

МД: О даааа! Даааа! Вот это оно и есть, и я просто хотел бы сказать спасибо (Ширли Темпл Блэк за то, что она вдохновляла Майкла в моменты депрессий). Я заплакал, я не мог сказать ни слова, а она взяла меня за руку и вот так её погладила.

ШБ: Майкл, когда ты говорил ей, что не знаешь, сможешь ли продолжать, а потом смотрел на постеры фильмов, в которых она снималась в детстве, что могло тебя сломать? Что это было? Злоба людей? Тот факт, что приходится всегда тяжело работать, чтобы доказывать, что ты лучший? Или всё это вместе?

МД: Тяжёлая работа, неимение возможности остановиться, поиграть и повеселиться. Мы немного развлекались в отелях, кидаясь подушками с братьями, бросая вещи из окна. Но на самом деле нам приходилось несладко. Помню, как мы собирались в Южную Америку, и когда уже надо было выходить, я расплакался так сильно, что решил спрятаться. Я не хотел ехать и говорил: «Хочу быть как все. Хочу быть нормальным!» Но отец нашёл меня, заставил сесть в машину и поехать, потому что мы должны были давать концерт. Потом в дороге ты встречаешь людей, кто-то живёт на твоём этаже, возможно, семья. И вы знаете, что надо веселиться изо всех сил, потому что у вас мало времени, и больше вы не увидитесь, и это больно. Ты узнаёшь, что дружба не может длиться долго. Такой опыт ранит очень больно, особенно если ты маленький ребёнок.

ШБ: Всю жизнь тебе приходилось ставить карьеру впереди отношений, связанных с заботой. А есть ли сейчас в твоей жизни какое-то проявление заботы? Машина не может ездить без бензина, и ты не можешь жить без любви, которую получаешь. Невозможно только давать любовь и никогда не получать её. И говорить, что ты получаешь её от поклонников, недостаточно, Майкл, потому что они любят тебя за то, что ты делаешь, а не за то, кто ты есть. Они любят тебя за электричество и возбуждение, которое ты привносишь в их жизни.

МД: Я получаю её, когда смотрю в глаза моих детей, в которых светится счастье и радость. Они спасли мою жизнь, так что я хочу… отдать её им (Майкл начинает плакать). Они спасли меня. Я не шучу. Просто быть с ними, видеть их. Это меня спасло.

ШБ: Когда ты рос, были ли случаи того, что данные тебе обещания не выполнялись?

МД: Отец не выполнил одно очень важное, на что я сержусь до сих пор.

Он уговорил меня подписать один контракт с Коламбией, когда мне было 18 лет, обещая, что я пообедаю с Фредом Астором. Отец знал, что я люблю Фред всем сердцем. Он знал, что я подпишу, даже не читая, и он ушёл счастливый и никогда ничего не сделал для того, чтоб выполнить обещание. Никогда не сказал «прости», ничего такого. Это разбило мне сердце. Он посмеялся надо мной.

ШБ: Ты когда-нибудь говорил ему, как тебя это расстроило?

МД: Нет. Он по сей день не знает, как меня обидел. Поэтому я не даю обещаний, которые не мог бы выполнить.

продолжение

Роуз Файн: домашняя учительница Майкла

Мы с Майклом говорили о Роуз Файн, его домашней учительнице, которая сопровождала «Пятёрку Джексонов» на гастролях. Майкл сохранил привязанность к ней, когда он стал взрослым и помогал ей финансово всю оставшуюся жизнь. Беседа начинается с обсуждения путешествий в самолёте.

МД: Это оставило шрам в моей душе.

ШБ: Что?

МД: Когда турбулентность, а ты летишь и думаешь: мы не выживем.

ШБ: Помнишь ту историю, которую ты мне рассказывал о своей еврейской учительнице?

МД: Роуз Файн?

ШБ: Однажды ты рассказал мне по телефону, что у неё была привычка говорить вам, что если в самолёте летит монахиня, то все умрут.

МД: Она говорила: «Всё хорошо, мы сидим в самолёте, и у нас очень много веры. Я проверяла… в самолёте нет монахинь». Я всегда в это верил.

ШБ: Ты всё ещё ищешь монахинь в самолёте?

МД: Я думаю об этом! Никогда не видел в самолёте монахинь. Она (Роуз Файн) очень мне помогала тем, что держала меня за руку и прижимала меня к себе. После концерта я, бывало, вбегал в её комнату. Мы читали, пили тёплое молоко. Мне это так было нужно. Она всегда говорила мне: «Двери всегда открыты», и оставляла их открытыми.

ШБ: Возможно ли, чтобы человек, не являющийся биологическим родителем, любил ребёнка так же, как любит своего? Ты всех детей любишь так же, как Принса и Пэрис?

МД: Абсолютно.

ШБ: Я всегда замечал в тебе самое удивительное качество. Например, если я говорю: «Принс и Пэрис красивы», ты всегда говоришь: «Нет. Все дети красивы». Ты никогда не даёшь мне хвалить только Принса и Пэрис.

МД: Для меня это так. Я вижу красоту во всех детях. Они все для меня красивы. Я всех их люблю одинаково. У меня бывали споры об этом с людьми, которые не могли с этим согласиться. Все говорят, что своих надо любить больше всех.

ШБ: Хотя Роуз Файн не была твоей биологической матерью, окружала тебя материнской заботой?

МД: Да, и как же я в этом нуждался. Я никогда не был, очень редко был с мамой, когда был маленьким, а у меня замечательная мать. Я вижу в ней ангела, но я всегда уезжал, всегда был на гастролях, мы ездили с концертами по всей Америке, за границу, выступали в клубах – почти всегда были в разъездах. Её любовь мне очень помогла. Мы заботились о ней с Дженет, пока она не умерла. Она умерла не так давно.

ШБ: Как ты думаешь, может быть, мы упомянем её в нашей детской программе?

МД: Да, пожалуйста. Она заслуживает того, чтобы её помнили.

ШБ: Сколько ей было лет?

МД: Она никогда не говорила. Думаю, когда она умерла, ей было за 90. Она говорила: «Когда я от вас уйду, скажу, сколько мне лет». Но когда она ушла, всё равно не сказала. Она была с нами с первого нашего профессионального турне, и пока мне не исполнилось 18. Первое турне было после того, как мы прославились с первым хитовым синглом. У неё были полномочия… скажем, какой-нибудь концерт мог начаться поздно, а она всегда имела право остановить представление, потому что Министерство просвещения не разрешало детям выходить после определённого времени. Но она всегда позволяла, чтобы шоу продолжалось. Она не могла обидеть зрителей.

ШБ: А днём она давала вам уроки?

МД: Ага.

ШБ: Обычные уроки, как в школе? Математику, английский? Она обучала сразу всех пятерых?

МД: Да, всех сразу, по три часа. Она учила и Дженет, всех.

ШБ: Расскажи мне о ней ещё.

МД: Да… Роуз умерла в этом году. Мы с Дженет платили за то, чтобы за ней присматривала сиделка, и за больницу, и если у неё ломался телевизор или электричество, или что-нибудь ещё ломалось в доме, мы оплачивали её расходы. Теперь болеет её муж, так что я забочусь и о нём. Потому что мы чувствовали, что она нам как мать, а о матери нужно заботиться.

ШБ: Ты правда это чувствовал?

МД: Абсолютно. Она была больше чем учитель, и я был так огорчён, что она умерла, а я был очень-очень далеко. Я не мог приехать. Я был в Швейцарии, и Ивви (секретарша Майкла) позвонила мне по телефону и сказала, что она умерла. Я так: «Что? Я в Швейцарии. Я не могу…» Я очень расстроился, но сделал всё, что мог.

Было очень больно, когда я приезжал к ней и говорил: «Миссис Файн, это Майкл», а она говорила: «Ты не Майкл». Я говорил: «Майкл!» А она: «Не говори, что ты Майкл. Ты не Майкл». Что-то происходит с мозгом старых людей, они никого не узнают. Это так больно. Старение – не всегда благородно. Оно печально.

ШБ: Как ребёнок мог бы с таким справиться? Ты постарался сохранить молодость, игривость, всё то, о чём мы говорим. Тебе кажется, что старение – это проклятие?

МД: В какой-то степени, когда тело перестаёт тебе служить. Но когда старый человек впадает в детство, я видел такое, он становится очень игривым, ребячливым. Я очень хорошо отношусь к старикам, потому что у них есть качества ребёнка. Каждый раз, как я попадаю в больницу, я всегда нахожу способ проникнуть в другую палату, чтобы пообщаться со стариками. Как раз пару дней назад я делал это, когда ездил в больницу, а они были так милы, так рады, как мог бы радоваться ребёнок. Они говорят: «Заходи», и мы разговариваем. С ними легко и хорошо.

ШБ: Итак, жизнь – это почти круг. Начинаешь с детства, проходишь через этап взросления, что не всегда безболезненно. В этом множество негативных сторон. Но когда ты подходишь к старости, ты как бы возвращаешься снова в эту невинность, игривость. У тебя появляется больше времени, как у детей. Думаю, поэтому мои бабушка и дедушка так хорошо находят общий язык со своими правнуками.

МД: Старики и дети очень похожи. Они беззаботны, просты, милы. Это почти духовное ощущение. Я не так часто хожу в гости к старикам, как посещаю дома престарелых. У многих болезнь Альцгеймера, они никого не узнают. Но у меня хорошие отношения со стариками. Я люблю с ними разговаривать, они рассказывают столько всего о временах своего детства, какой тогда был мир. Я люблю это. В Нью-Йорке жил когда-то старый еврей, который сказал мне: «Будь всегда благодарен за свой талант и всегда помогай бедным. Помогай людям. Когда я был мальчиком, отец мне сказал: «Вот эту одежду и этот хлеб мы сейчас упакуем, а ты пойдёшь по улице и будешь стучаться в дома, класть на крыльцо пакет и убегать!» Я спросил: «Зачем мне убегать?» И он сказал: «Потому что когда они откроют дверь, мне бы не хотелось, чтобы они испытывали неловкость. У каждого человека есть гордость. В этом и состоит истинная благотворительность»». Я навсегда запомнил эту историю. Это здорово, ведь правда? Он всегда так поступал.

ШБ: А ты жертвовал так, чтобы никто не знал?

МД: Да, я не размахивал флагом. Он (тот человек, о котором рассказывал Майкл) говорил, что настоящая благотворительность исходит из сердца и не ждёт благодарности, и когда он убегал, никто не знал, кто оставил подарок. Было похоже, что Бог оставляет его там, понимаешь? Это прекрасно. Я навсегда это запомнил. Когда я услышал эту историю, мне было лет 11. Помню, он был добрый старик, этот еврей.

В иудейской религии высшей формой благотворительности является та, при которой дающий не знает имени берущего, а берущий не знает дающего. Отсюда традиция каждый день откладывать деньги на благотворительность в отдельную копилку или в публичный фонд, откуда деньги затем перечисляются на нужды бедных.

ШБ: Придерживалась ли она (Роуз Файн) иудаизма? Соблюдала ли обряды? Или она была просто еврейкой по национальности?

МД: Что ты имеешь в виду?

ШБ: Воздерживалась ли она от поездок в субботу, ела ли только кошерную пищу, вот в этом смысле?

МД: Я не помню. Она много рассказывала мне о еврейском народе. Не знаю, ела ли она кошерную пищу, но я всегда за неё переживал, потому что у неё был очень больной сын. Он был доктором, рано умер, и я помню, какой потухшей и печальной была она в день его смерти. Он был прекрасным врачом, окончил Гарвард, был таким высоким, красивым. Он был очень таким интеллектуалом. Не могу представить, как тяжело потерять такого сына. Я вообще не могу представить, как это – потерять ребёнка.

ШБ: Узнал ли ты от Роуз Файн что-нибудь об иудаизме?

МД: Она рассказывала о еврейской культуре. И я никогда не забуду, как в детстве мы поехали в Германию, а она как-то очень притихла. Я спросил: «Что случилось, мисс Файн?» Знаешь, дети ведь чувствуют, если что-то не так с матерью. Она сказала: «Мне здесь не нравится». Я спросил: «Почему?» Она сказала: «Здесь пострадало множество людей». Тогда я впервые узнал о концлагерях, от неё, раньше я об этом не знал. Никогда не забуду это чувство. Она сказала, что там ей было холодно. Замечательный человек. Она познакомила меня с удивительным миром книг и чтения, и я был бы другим, если б не она. Я ей многим обязан, поэтому и посвящаю новый альбом ей.

ШБ: Как ты думаешь, она относилась к тебе, как к сыну?

МД: Она называла меня сыном. Каждый раз, когда мы входили в самолёт, люди видели семерых чёрных детей и чёрного отца, все с большими афро на головах, и с ними маленькую пожилую еврейку. Некоторые останавливали её и спрашивали: «А вы им кто?» И она говорила: «Я мама». Она каждый раз так отвечала, и от неё отставали. Замечательно. Она была необыкновенная. Я не мог без неё.

ШБ: Её любовь была безусловной?

МД: Да.

ШБ: Как ты думаешь, безусловная любовь может быть между двумя не связанными родством людьми?

МД: О Боже, да конечно! Думаю, у неё я этому и научился, я видел эту любовь, ощущал её. Не имеет значения ни кровное родство, ни цвет кожи, ни вера. Любовь есть любовь, она разрушает любые барьеры, ты её просто чувствуешь. Я её вижу в глазах детей. Когда я вижу детей, они как маленькие беспомощные щенята. Такие хорошие! Как можно их обижать? Они так удивительны.

ШБ: Она умерла в этом году. Значит, ты ещё скорбишь. Как ребёнок справляется со скорбью? Ребёнок живёт в раю, совершенном мире, который мы пытаемся себе лишь представить. Позже взрослые развращаются своими войнами, завистью, цинизмом, и вдруг приходит смерть, а с ней может столкнуться даже ребёнок. Каково твоё отношение к смерти? И как ребёнок справляется с ней?

МД. Да… Мне приходилось сталкиваться со смертью, и это очень тяжело.

Часть 2

Годы в рядах Свидетелей Иеговы. Религия

ШБ: Как ты думаешь, ненависть к человеческой гордости происходит из твоего религиозного воспитания?

МД: Оно не раз было источником боли и не раз помогало мне.

ШБ: Каким образом оно приносило тебе боль?

МД: Эээ… (долгое молчание) Когда в прошлом я делал некоторые вещи, не осознавая, что они противоречат религии, и меня за это порицали, это меня почти сломало. Кое-что из того, что я делал как артист, оказывалось нарушением правил, чего я не мог понять, и когда меня подвергли суровой критике, я был очень задет. Меня почти уничтожили. Мама видела, как это было.

ШБ: Ты говоришь об их неодобрении, они тебя отвергали?

МД: Когда я впервые станцевал лунную походку на 25-летии «Мотаун», мне сказали, что я исполнил низкопробный танец, грязный, и многие месяцы мне говорили, что я больше не должен так танцевать. Я сказал, что 90,9% любого танца – это движения бёдрами. Мне говорили: «Мы не хотим, чтобы ты так делал». Так что какое-то время я обходился без этих движений. Потом я снял «Триллер» со всеми этими призраками и упырями, и мне сказали, что это демоническое произведение, прославляющее оккультизм, и Брат Джексон не может быть в этом замешан. Я позвонил своему адвокату и, плача, просил: «Уничтожь плёнку, скажи, чтоб её уничтожили». Благодаря тому, что он не пошёл мне навстречу, у людей сегодня есть возможность смотреть «Триллер». Меня заставили стыдиться того, что я сделал, до такой степени, что я даже отдавал распоряжение уничтожить видео.

ШБ: Итак, ты видел две стороны религиозности – любящую сторону, которая учила тебя ненавидеть гордость и унижение, но кроме этого ты подвергся тому, что можно назвать мелочностью и нетерпимостью.

МД: Дело в том, что они иногда небеспристрастны. Не думаю, что Бог хотел, чтобы было так. Вот я не праздновал Хэллоуин много лет, а сейчас праздную. Я так много потерял. Это же здорово – ходить по домам, а люди тебя угощают. В мире должно быть больше таких традиций, это нас сближает!

ШБ: Вы берёте с собой Принса и Пэрис?

МД: Обязательно, у нас есть друзья в нашем районе, к которым мы ходим, а они угощают нас конфетами. Мне хочется показать детям, что люди могут быть добры. Мы складываем конфеты в сумку, а потом (шепчет) я меняю обычные конфеты на леденцы в виде глаз.

ШБ: Вчера вечером я разговаривал с Эндрю Салливаном, журналистом, бывшим редактором «Новой республики». Мы спорили о гомосексуализме в университете, а потом говорили о тебе, и ему было удивительно услышать о тебе что-то хорошее. Он сказал: «А почему я ничего об этом не знаю?» Я сказал: «Не знаю». Ты так глубоко рассуждаешь, Майкл, вот как сейчас о сути Хэллоуина, да ты просто должен делать пресс-релизы о таких вещах. «Суть праздника Хэллоуин в том, что дети узнают, как добры могут быть незнакомые люди». Мне это нравится! Это хорошая мысль. В этом празднике появляется нечто более значимое, чем просто хождение по улицам и выпрашивание сладостей.

МД: Под своей маской я плачу. Правда. Когда я хожу с ними, и люди говорят «Откройте сумку» - я думаю, как много я потерял в детстве. Я не знал, что это так… Ты смотришь им в лицо, а они дарят тебе подарок. Это замечательно. Дети приходят, открывают сумку, а потом говорят: «О, посмотри на это!» - они так живо откликаются. Думаю, это очень добрая традиция. Это то, в чём я горд за Америку.

Считал ли Майкл, что он избрал Богом?

Были ли у него некая целительная сила?

ШБ: Иисус сказал: «Пустите детей приходить ко Мне». У него столько поразительных высказываний о детях! Многие святые уделяли детям своё время. Ты отождествляешь себя с подобными людьми? Чувствуешь ли ты, что Бог дал тебе больше, чем просто музыкальный талант?

МД: Да, несомненно.

ШБ: …постой. Я считаю, что на Земле у тебя особая миссия. Как у любого человека. Невозможно отрицать, что ты пользуешься редкостной известностью. И важно направить свой авторитет в нужное русло. Это значит, Майкл, если ты хочешь стать кем-то вроде учителя, а не просто выдающимся в сфере развлечений человеком, тебе нужно определиться, что ты несёшь, что ты оставишь людям. Тогда твоя известность может стать для тебя спасением. Я вообще думаю, что слово «развлечение» тебя немного принижает. Ты не развлекаешь, и тебе нужно всегда стремиться быть гораздо большим, чем просто артист. Как ты мне уже не раз говорил, никто бы не смог делать то, что делаешь ты, просто развлекая народ. Эдди Мёрфи развлекает. Он великолепен. Люди смеются. Но никто не живёт в палатках напротив его дома. Ты знаешь, что я хочу сказать. Тебе дана какая-то сила, и тебе нужно определиться, чего ты хочешь достичь с её помощью, как ты собираешься её использовать для Бога и людей? И это должно касаться не только тебя. Это должно быть целью, благородной, возвышающейся над просто развлечением людей. Видишь ли ты себя в такой ипостаси? Ты чувствуешь, что Бог дал тебе определённый дар исцеления?

МД: Да.

ШБ: И когда ты разговариваешь с Гэвином, ты исцеляешь его, а не просто разговариваешь?

МД: Я знаю, что исцеляю его, я встречал детей, которые просто купали меня в своей любви. Им хочется просто дотронуться до меня, обнять, взяться за руку и плакать, и не отпускать. Они меня даже не знают. Иногда, когда мы гуляем, ты увидишь, когда я просто куда-то иду, матери берут на руки детей и дают их мне, чтоб я их подержал. «Дотронься до моего ребёнка, дотронься, обними его!» Это не так, как поклоняются герою, не то, что описывают религии как поклонение идолу.

ШБ: Это не поклонение идолу? Почему, потому что они тебе не кланяются? Потому что они становятся счастливее рядом с тобой? Приближаясь к тебе, люди чувствуют себя невесомыми, им кажется, что они могут чуть ли не ходить по воде. Почему же это не поклонение?

МД: Да, потому что моя религия учит нас, что так поступать нельзя. Если бы я пошёл в свою церковь, ко мне бы там никогда не отнеслись так, как в твоей церкви.

Когда я взял Майкла в синагогу в субботу, люди очень радостно приветствовали его. В церкви Свидетелей Иеговы было запрещено относиться к Майклу не так, как в любому другому человеку. В случае с синагогой мы намеренно не говорили верующим, что придём, потому что он хотел, чтобы его визит был частным, а я хотел, чтобы Майкл ощутил красоту и чистоту Субботы, необременённый шумихой вокруг своей персоны. Но когда люди его увидели, они подбежали, чтобы поприветствовать его и пожать ему руку.

МД: Они могли проявлять радушие после церемонии: «Здравствуй, Брат Джексон. У тебя всё в порядке?» Но обниматься или говорить: «О, о, мы тебя любим» - они бы не стали. Они бы почувствовали, что это идолопоклонство, а это плохо. Плохо, что заходит так далеко. Но ничего плохого нет, когда говорят: «Спасибо, мы тебя так любим».

Близость к Богу

ШБ: Ты получаешь удовольствие от выступлений и занятий музыкой?

МД: Да. Я люблю этим заниматься. Если б это не доставляло удовольствие, я бы этим не занимался. Я занимаюсь этим, потому что по-настоящему это люблю. Нет большего счастья, чем танцевать и выступать на сцене. Это как прославление. И когда ты достигаешь такого состояния, в которое погружаются многие артисты, когда они становятся одним с музыкой, с аудиторией, - когда ты входишь в это состояние, ты как бы погружаешься в транс, вы с аудиторией как бы перенимаете свойства друг друга. Вы начинаете отображать друг друга, чувствовать, что будет в следующий момент. Нужно знать, куда ты направляешь эту силу, и откликаться. Это как игра в пинг-понг. Это как перелёт птиц, и все в стае знают, куда они летят. Или как косяки рыб. Они общаются телепатически, они все на одной волне. То же самое происходит, когда ты на сцене: ты единое целое с музыкантами, с танцем, с музыкой, и ты как бы в трансе. Господи, и все эти люди – они как будто у тебя на ладони. Это невероятно. Чувствуешь, как эта сила тебя трансформирует.

ШБ: Что это за сила, которая даёт тебе такие ощущения? Это божественное?

МД: Это божественно, это чисто, это откровение. Я не хочу, чтобы это звучало с каким-то религиозным оттенком, но эта энергия божественна. Кто-то называет это духом, как чьё-то присутствие наполняет помещение. Кто-то рассуждает об этом более приземлённо. Религии часто принижают значение этого, потому что они говорят об этом как о чём-то демоническом, культовом, дьявольском. Это не то. Это от Бога. Это чистая богоподобная энергия. В ней чувствуется божественный свет.

Иногда я выступаю – как на 25-летнем юбилее «Мотаун» - или исполняю «Billie Jean», или когда я впервые показал «лунную походку», публика кричала. Я делаю всего маленький шажок - и все кричат, ты взмахиваешь рукой – и все «Аааааа!», что бы ты ни делал. Я просто погружаюсь в транс от всего этого. Такое впечатление, что я это всё только чувствую, а не слышу. Я отрешаюсь от всего. Когда песня заканчивается, и ты открываешь глаза, видишь реакцию зала, и удивляешься, потому что ты был в другом мире. Я был там в тот момент, в момент работы.

ШБ: Так что в этом ты ни под кого не подстраиваешься. Возможно, в этом и есть твоя сила как исполнителя. Ты никогда не делал то, что хотят люди, в том смысле, чтобы кого-то успокоить, под кого-то прогнуться.

МД: Нет.

ШБ: Можешь ли ты научить этому других? Если в такие моменты твоё сердце переполняет горечь или ненависть, в эти божественные моменты, как ты их называешь, - очищается ли твоё сердце?

МД: Очищается. Ты становишься выше всего этого. Потому я и люблю это, потому что тебя уносит туда, где никто ничего не может делать. Всё уходит. Это точка невозврата. Это так чудесно. Ты взлетаешь. Это можно почувствовать, и  это не значит, что… и все, кто находится в зале, принимают в этом участие.

Отношения Майкла с религией

ШБ: Майкл, я однажды читал в газете, что ты сравнил давление, которому подвергается современная знаменитость с тем, что испытывал Иисус. Ты помнишь об этом?

МД: Нет. Когда это было?

ШБ: Не знаю. Возможно, придумали. Какие у тебя отношения с Иисусом?

МД: С Иисусом… Я верю в Него. А ты веришь в Иисуса?

ШБ: Нет, не верю в его мессианство или божественность.

МД: Ты не веришь, что Он существовал?

ШБ: О, мы верим, что он существовал. Мы верим, что он был праведник, благочестивый иудей, великий учитель нравственности. Но мы не верим, что он был Сыном Божьим или что он был Мессией. Я недавно разговаривал об этом на шоу Ларри Кинга с одной из дочерей Билла Грэма.

Чувствуешь ли ты родство с Христом как личностью? Не кажется ли тебе, что он был взрослым ребёнком, поскольку он предстаёт перед нами как очень мягкое создание с прекрасным нравственным посылом, внешне мягкий и уязвимый? Может ли он считаться человеком, сохранившим ребёнка в своей душе?

МД: Да, безусловно.

ШБ: Потому ему и нравилось быть в окружении детей?

МД: Думаю, если бы я был с Ним рядом, я бы везде следовал за Ним, чтобы чувствовать Его присутствие. Я бы вёл себя как ребёнок, как Ганди.

ШБ: Представляешь ли ты, как он смеётся?

МД: Да, его и Ганди, который хихикает, как ребёнок… так мило.

Этот человек пришёл из ниоткуда и вёл за собой целую нацию. У него не было ни политического статуса, ни правительственного. Вот это настоящая сила. Вот это невероятно. Ганди – он был явлением. О нём был феноменальный фильм, ты видел? (я подтверждаю, что видел)

ШБ: Какие из библейских историй тебя вдохновляют?

МД: Я люблю Нагорную Прововедь. Люблю историю о том, как апостолы спорят между собой о том, кто из них больше, а Иисус говорит: «Пока вы не станете как это дитя, не сделаетесь похожими на детей…» Я думаю, это одно из самых прекрасных высказываний. Вернитесь в невинность.

ШБ: Говорил ли тебе кто-нибудь, что кажется, будто ты пытаешься воссоздать здесь Эдемский сад (разговор происходил в Неверлэнде), свой собственный взгляд на идеальное место, рай, прибежище от всего, что кажется тебе сумасшествием взрослых в этом мире?

МД: Ты первый это сказал.

ШБ: Имеет ли для тебя какое-то особое значение история об Адаме и Еве?

МД: Конечно. Конечно.

ШБ: Скажи, ты видишь в них какие-нибудь черты детей?

МД: Да. Хотел бы я увидеть, как всё это было. Символический ли это рассказ или реальный? Происходило ли всё так на самом деле? Иногда меня смущает, что была такая лазейка. Я задавал об этом вопросы, на которые не могли ответить даже старейшины (церкви Свидетелей Иеговы).

ШБ: Ты много задавал им вопросов по Библии?

МД: О да. Я из тех, кто обычно берёт микрофон и говорит: «А что насчёт того, как по поводу этого?» Они говорили: «Брат Джексон, мы поговорим с тобой позже». И они выдавали какой-нибудь странный ответ, который меня ни в чём не убеждал.

ШБ: Адам и Ева – идеальные существа, они были как дети. Они были созданы взрослыми, но их ситуация уникальна тем, что они также и дети. Они только родились, только были созданы. Поэтому их совершенство – в том, что они и взрослые и дети одновременно. Они представляют собой слияние достоинств тех и других. Поэтому эта история – центральная, нам всем надо дорасти до этого состояния, когда мы внешне взрослые, а внутри всегда сохраняем детские качества. Так значила эта история что-нибудь для тебя?

МД: Но чего я не понимаю – так это того, что Бог их испытывал с этим запретным плодом. Ведь если ты Бог, ты знаешь, что из этого выйдет. И если ты Бог, зачем испытывать, если ты создал совершенное существо, которое не должно быть способным ни к какому злу? И зачем их судить и посылать этого ангела, изгонять их и искушать змеем? Совершил бы Бог такое? Совершил бы я такое по отношению к своим детям? Нет, я бы не совершил. Я не то чтобы сужу или критикую Бога, ни в коем случае. Но иногда я думаю, что это всё символы, придуманные для того, чтобы преподать нам некоторые уроки. Не знаю, было ли это на самом деле. Я бы не проверял ни твоего, ни чьего-либо ещё ребёнка, поступит он правильно или нет. А потом у них появились двое детей (Каин и Авель)… Был ли это инцест? Они оба были мальчиками. Как у них появились дети? На все эти вопросы мне не могли дать ответы.

ШБ: Ты задавал такие вопросы старейшинам?

МД: Угу.

Религия и искание Бога в ритуалах

ШБ: Я всегда говорю, что главная цель религии – научить тебя в 20 лет тому, что ты сможешь понять только в 70. Другими словами, религия в принципе не создана для того, чтобы раскрывать секреты Вселенной. Она ясна, и её глубина как раз в её простоте: будь хорошим человеком, проводи время с детьми, люби Бога. Ты всё это и так знаешь, если тебе 80, но об этом нужно узнать в подростковом возрасте, чтобы ты не растратил жизнь зря.

МД: Правильно, я понимаю. Это то, о чём мы все говорим.

ШБ: Ты один из немногих людей, который кажется религиозным, хотя ты не практикуешь никаких ритуалов. Я имею в виду, что в тебе есть глубокое понимание духовности, но ты не придерживаешься обрядов какой-то определённой религии. Ты скажешь: «Как я поверил однажды, что Бог в церкви, так теперь я верю, что Он везде, Он в моём сердце… Я знаю теперь, что Бог – в тех мгновениях, когда я провожу время с детьми, я нахожу Бога в невинности».

МД: Да, это так, это правда.

ШБ: Видишь ли, ты очень религиозен, но очень важно также соединяться с Богом через ритуалы. Это как моя жена Дебби. Дебби на самом деле более духовна, чем я. Она просто чувствует Бога лучше, чем я. Мне часто требуется сделать, чтобы почувствовать. Я не так чист душой, как она. Я совсем другой.

МД: Так вы не ходите в…

ШБ: Мы ходим в синагогу каждую неделю, да.

МД: Каждую неделю?

ШБ: Обязательно.

МД: В какой день?

ШБ: В пятницу вечером и в субботу.

МД: Всегда?

ШБ: Да, конечно. Помнишь ту службу, которую мы провели в моём доме?

МД: С вами ходят все ваши дети?

ШБ: Да, конечно.

МД: А как много времени вы там проводите?

ШБ: В пятницу вечером около часа. Потом около трёх часов в субботу утром. Потом ещё час после субботнего полудня.

МД: И дети там с вами в течение трёх часов? И хорошо себя ведут?

ШБ: Ну да.

МД: Вот почему они такие послушные.

ШБ: Им это очень нравится. Очень нравится. А однажды в месяц я не хожу в синагогу, а остаюсь дома с ними и учу их молитвам, чтобы они знали, что произносить в синагоге.

МД: Так у вас есть эти молитвы?

ШБ: У нас раз в месяц происходит домашнее богослужение.

МД: Это, должно быть, красивые молитвы.

ШБ: О да, они красивые.

МД: Я знаю, они должны быть красивыми.

ШБ: Они очень просты. Еврейские молитвы не о каких-либо сложных вещах, они о простом. Молитвы связывают нас с Богом в суете будней. Он везде вокруг нас.

МД: Но они же красивые, не так ли?

ШБ: Они о том, как благодарить Бога за дождь, за прохлаждающий ветер. Они о том, как возносить благодарность Богу за все чудеса, которые Он явил в еврейской истории.

МД: Ух ты.

ШБ: Евреи очень древний народ. Он всегда заботился о нас.

МД: Ух ты, а ходят ли в синагогу Мушки и Баба? (Бабой мы зовём нашу дочку Рочел Ли, ей было тогда 3 года).

ШБ: Баба тоже ходит. Но не три раза на празднование Субботы, а только один раз субботним утром с Дебби. Хотя Дебби сейчас беременна, и хотя иногда она ходит три раза, сейчас ходит только по утрам. Ты знаешь, что мы ходим пешком, мы не пользуемся машиной. Нельзя водить машину в субботу.

МД: Как далеко вам приходится ходить?

ШБ: Не очень далеко. Примерно полмили. Не далеко.

МД: Все дети ходят пешком?

ШБ: Все.

МД: Правда?

ШБ: В Оксфорде, где я служил в качестве раввина одиннадцать лет, синагога была очень далеко. В Оксфорде мы каждый раз ходили по 3 мили.

МД: Вместе с детьми?

ШБ: Вечно шёл дождь. Всегда шёл дождь.

МД: Шмули, слушай, вы шли три мили?

ШБ: Три мили.

МД: И они не жаловались?

ШБ: Нет. Иногда они жаловались, если мы поздно возвращались, потому что мы ели со студентами вечером в пятницу, а возвращались часто заполночь.

МД: Я люблю вашу семью.

Карма и справедливость

ШБ: Мне очень нравится, что в Нидерландах служба охраны называется Безопасность… это написано на их бэйджах, униформах, головных уборах.

МД: Не знал.

ШБ: Мне нравится «Безопасность» больше чем «Охрана» потому что они как бы говорят: «Мы не ограждаем вас от всего мира, а просто обеспечиваем безопасность каждого, кто сюда приезжает». Это не так пугающе и более человечно.

У детей очень сильное чувство справедливости. Чаще всего от своих детей я слышу «так нечестно!» Ты только что сказал, что тем людям, которые сделали такое на твоём концерте, сошло это с рук. С одной стороны у детей сильное чувство справедливости, а с другой мы видим, что злым людям многое сходит с рук, и их никто не останавливает.

МД: Это постоянно происходит. Думаю, справедливость важна, потому что в мире много несправедливости, что я ненавижу. «Устал от несправедливости» - начальные слова одной из моих песен на последнем альбоме, «Scream». Это первая строчка. Там есть ещё строчка, которую произносит Дженет (Джексон): «О Боже, я не могу поверить тому, что видела сегодня вечером по ТВ. Мне стало противно от всей этой несправедливости». Я хотел, чтобы люди знали об этом, что людям такое сходит с рук. А я не верю в карму. Думаю, это чушь, потому что так много подлых, злых людей, прорвавшихся наверх. И они живут припеваючи, люди их любят, невзирая на то, насколько они злы.

ШБ: Мне нравится, когда ты делаешь такие сильные заявления.

МД: Ну, мне жаль, но это чушь. Карма – теория, как множество других теорий, придуманных людьми.

ШБ: Что ж, поговорка «как аукнется, так и откликнется» хороша, потому что предполагает правду. Но концепция кармы может быть недоброй, потому что она предполагает, что дети с отклонениями в развитии сделали что-то плохое в предыдущей жизни.

МД: Здесь есть свои тонкости, и я прошу прощения, что говорю так резко. Но я ненавижу каждого, кто говорит что-либо в этом роде. Ребёнок натворил что-то в прошлой жизни, и теперь Бог делает его инвалидом? Как-то раз самолёт с сиротами, летевшими в Америку на усыновление из какой-то страны, разбился. Все дети погибли. Почему? Если бы ты мог спасти этих детей, сидя где-нибудь на Небесах, неужели ты бы не сказал: «Этот  не упадёт. Может быть другой, но не этот». Я точно сказал бы так.

ШБ: Были ли у тебя когда-нибудь духовные наставники с Востока, которые пришли бы к тебе и сказали: «Майкл, детей сбивают грузовики потому, что эти дети прелюбодействовали в прошлой жизни»?

МД: Нет, и если бы мне такое сказали, я был бы в ярости и привёл бы им множество причин, почему это просто чушь. Это дерьмо. Это такая же теория, как любая другая человеческая теория о вселенной. Некоторые верят в Большой Взрыв, а я нет. Некоторые верят в Сотворение мира, легенду об Адаме и Еве, что эта вселенная появилась не случайно. Говорить, что эта вселенная была сотворена Большим Взрывом или появилась случайно – всё равно что сказать: «Хорошо, давай разберём автомобильный двигатель, а потом положим детали в тазик и перемешаем». Можно перемешивать всё это 100 лет, и детали не сложатся обратно в двигатель. Чтобы все детали сложились вместе и образовали двигатель, как говорит теория Большого Взрыва - что был огромный взрыв, и у нас появились дети, и деревья, и растения, и воздух, которым мы дышим, кислород. Кто-то должен был это создать, задумать и создать. От наших ресниц и губ до пищеварительной системы. Ты согласен?

ШБ: Самая важная вера любой религии – то, что жизнь сотворена Богом.

МД: Когда я ходил от двери к двери (свидетельствовать от имени церкви Свидетелей Иеговы) и люди говорили: «Мы атеисты», я думал: как? Они не верят в… Я много раз это слышал, и мой брат одно время был атеистом, но думаю, что сейчас нет. Тито был атеистом, несмотря на воспитание в строгой вере Свидетелей Иеговы. Я знаю некоторых известных режиссёров, парень, который снял «Поющий под дождём» и получил академические награды, Стэнли Донен…

ШБ: Какие аргументы ты приводил тем людям, которые, когда ты ходил пионерствовать, говорили, что они атеисты?

МД: Я пытался напомнить им о чудесах жизни, о детях - посмотрите в их глаза – о наших телах, как они слаженно работают, разве это может произойти само собой – бросьте, да ни в коем случае. Затем следовали вопросы о том, зачем мы здесь и кто нам дал право уничтожать друг друга. Ведь мы – единственный биологический вид на земле, убивающий себе подобных. Все другие на этой планете… Я не могу понять, почему происходит вся эта несправедливость. Почему никто на Небесах не остановил Холокост - один из величайших геноцидов, произошедших в мире, от линчевания и рабства до разных других проблем, до Сталина, до…? Не хотелось бы об этом говорить, но и Наполеон тоже. Его превозносят за геноцид (думаю, Майкл имеет в виду все войны, которые тот начал), хотя Гитлера называют исчадием ада, чем он и является. Но они же делали одно и то же. Один делал это для своей страны, но и другой тоже! Множество людей умерло из-за Наполеона. А ему ставят памятники.

ШБ: Ну, таким злобным, как Гитлер, никто не был. И Наполеон, хотя и начал много войн, был всё же великодушным диктатором, и его ни в коем случае нельзя сравнивать с Гитлером. И всё же в его время англичане и другие народы называли Наполеона не иначе как «чудовище». Его называли антихристом.

МД: Но он умер в одиночестве на одиноком острове.

ШБ: Ты любишь историю?

МД: Я люблю читать об этом, но не знаю, чему верить, а чему нет. Потому что я знаю, сколько написанного обо мне переврано… обо мне… сколько же в истории переврано. Начиная с того, как нашу страну забрали у индейцев, а Австралию у чёрных аборигенов, устроив апартеид, кончая тем, сколько вообще было убито чернокожих.

ШБ: Знаешь, что причиной смерти местного населения Америки, а также многих рабов, которых привезли из Африки, были болезни и микробы? Почти 90% коренных американцев умерли из-за европейских болезней. Видишь ли, у европейцев в крови выработался иммунитет ко многим болезням. Но коренные американцы такого иммунитета не имели, и европейские микробы убили около 87 процентов местных народностей в Америке, а что-то около 95% аборигенов тоже умерли от болезней. Они жили в более благоприятных условиях без всех этих европейских болезней.

МД: Не верю в это. Прости, я не верю.

ШБ: Знаешь, когда я недавно был в Австралии, они решали, должно ли правительство в конце концов извиниться перед аборигенами.

МД: Я всё об этом знаю. Помнишь, я рассказывал об этом Франку? (Франк Касио был с нами в комнате во время этой беседы). Они сказали, что если они извинятся, то должны заплатить им так же, как сейчас платят евреям за Холокост. А они не хотят платить, потому и не могут извиниться. Они сделали ошибку, потому что боялись, что к ним придут с протянутой рукой за деньгами.

ШБ: Ты думаешь, им надо это сделать?

МД: Несомненно. И я отдаю должное евреям за то, как они отстаивают своё прошлое. Да. Немцы платили евреям 47 миллиардов долларов.

ШБ: На самом деле и приблизительно не так много. Но евреям никогда не платили за их рабский труд и конечно они никогда не примут эти деньги, цену крови, за 6 миллионов убитых. Скорее, им вернули 10 миллионов долларов за конфискованную собственность, которая была украдена или разрушена нацистами и их приспешниками, и даже тогда евреи получили только крупицу того, что потеряли.

МД: Но мне очень не нравится, что люди по сей день считают, что плохи все немцы, ведь это не так.

ШБ: В Библии мы несём ответственность только горизонтально, не вертикально. Например, если я увижу, что ты бьёшь Фрэнка и не останавливаю тебя – я тоже ответственен, потому что я был свидетелем происходящего, но решил просто смотреть, не вмешиваясь. Но Принс не понесёт за это ответственность только потому, что он твой сын. Вот что значит горизонтальная, а не вертикальная ответственность. Он не может быть в ответе за то, что делает его отец. Так что и мы, конечно, не виним нынешнее поколение немцев за то, что сделали их родители. Но мы виним поколение, творившее всё это, как и тех, кто молча наблюдал.

Расизм, религия и антисемитизм

ШБ: В общем, ты стал выразителем мнения людей, с которыми обходятся несправедливо. Как в песне «They Don’t Care About Us», главная мысль которой – они не заботятся о ком? О бедных? О третьем мире?

МД: Что ж, я бы сказал, они не заботятся о нас, о тех, к кому отнеслись несправедливо, о том, кого объявили вне закона, к тем, кого называют «ниггерами», кого называют жидами (слово, за использование которого меня осудили). Когда я был маленьким, у нас были адвокаты-евреи, бухгалтеры-евреи. Они чуть ли не спали со мной рядом, но они называли друг друга «жид». Я спросил: «Что это значит?» и мне сказали: «Это плохое слово для обозначения еврея. Как для чёрных ниггер». Я только вздохнул. Так что я с детства знал, что когда человека хотят унизить, о нём говорят «ниггер», «жид». А они это слово использовали. Они это неправильно воспринимали. Я бы так никогда… знаешь.

ШБ: Ты пытаешься заступиться за тех, у кого нет права голоса?

МД: Да, кто лишён этого права. Я бы никогда не учил кого-либо ненависти. Я совсем не об этом говорю.

ШБ: Гордишься ли ты тем, что ты американец? Чувствовал ли ты, давая все эти концерты за рубежом, что ты каким-то образом представляешь Америку?

МД: Надеюсь, меня поймут правильно, когда я скажу то, что сейчас скажу. Но я чувствую себя гражданином мира и не желаю принимать ничью сторону. Несмотря на то, что я американец, родился в этой стране, многим здесь горжусь, а многим гордиться и не приходится… например, невежеством, вот такими вещами, как на картине Нормана Роквелла, на которой изображена девочка, идущая в школу, а в неё бросают разными предметами.

Я не понимаю расизма. Моя мама – а она ангел, просто святая – как-то раз ехала из магазина, всего в квартале от дома в Энсино. Мама так любит каждого человека, а тот белый закричал ей из машины: «Убирайся обратно в Африку, ты, ниггер!» Это так меня ранило, ведь такое случилось с моей мамой… это было не более пяти лет назад. Он просто завидовал.

Знаю, как мои братья парковали свои Роллс-Ройсы, а когда возвращались, видели, как какие-то мальчишки брали ключи и царапали машину, потому что она принадлежала чёрному. Я так ненавижу подобные вещи. Ведь цвет кожи человека не имеет ничего общего с тем, какой он внутри.

Я люблю и еврейских детей, и немецких, и азиатских, и русских. Мы все одинаковы, и у меня есть замечательное доказательство этому. Я даю концерты во всех этих странах, и везде они одинаково кричат на моих шоу. В тех же местах концерта люди впадают в истерию, падают в обморок. Чем не доказательство? Мы одинаковы во всём мире. Я слышал, что русские упрямы, а у немцев нет чувств и эмоций. На концертах они столь же эмоциональны… даже больше, чем американцы. Некоторые из моих самых преданных фанатов живут в Германии и России. Они стоят на холоде, на дожде, просто чтобы увидеть. Они кричат: «Мы хотим исцелить мир! Мы любим тебя». И всё это молодые люди, понимаешь, они не имели ничего общего с войной или установлению этих бесчеловечных режимов. Они другие, понимаешь. Новое поколение – другое. Они удивительны. И я чувствую себя гражданином мира. Не могу стать на чью-то сторону. Поэтому я не люблю говорить: «Я - американец». Вот по этой причине.

ШБ: Не кажется ли тебе, что на столь блестящее развитие твоей карьеры повлияло то, что ты был одним из первых невероятно успешных и известных чернокожих артистов? Не было ли проявлением расизма, подобного тому, которое испытала твоя мама, то, что люди порой вели себя по отношению к тебе нечестно?

МД: Да, потому что до меня были ещё Гэри Белафонте, Сэмми Дэвис младший, Нэт Кинг Коул. Они были прекрасными артистами, людям нравилась их музыка. Но им так не поклонялись, они не заставляли людей плакать и не слышали «я тебя люблю и хочу за тебя замуж». Их одежду не рвали на кусочки и не было такой истерии и криков. Они не играли на стадионах. Я первый сломал стереотип, и белые девушки, шотландки, ирландки стали кричать: «Я люблю тебя, хочу тебя…» Многим белым журналистам это не нравилось. Это создало трудности для меня. Я ведь был первым, и обо мне начали сплетничать. «Он странный». «Он гей». «Он спит в барокамере». «Он хочет купить кости человека-слона» - всё это настраивало людей против меня. Они старались уколоть побольнее. Кто-нибудь другой на моём месте уже умер бы от наркомании, доведись ему испытать то, что испытал я.

ШБ: Что дало тебе силы так стойко держаться?

МД: Вера в детей. Вера в молодёжь. Вера в то, что Бог дал мне всё это для того, чтобы я мог помочь своим детям.

ШБ: Значит, при том, что люди постарше отнеслись к тебе с неприязнью, ты всё ещё веришь, что молодое поколение в душе доброе?

МД: Абсолютно. Я по сей день пытаюсь это понять. Откровенно говоря, у меня проблемы с еврейским вопросом. Большие проблемы.

ШБ: С каким еврейским вопросом?

МД: Когда я наткнулся на цифры, сколько детей погибло только в Холокост… (еле сдерживает слёзы) Как человек мог такое натворить? Я не понимаю. Не важна национальность. Это просто не укладывается в моей голове. Я совершенно этого не понимаю. Правда. Какой режим… не понимаю таких вещей. Может ли кто-то заставить другого так сильно ненавидеть? Возможно ли так изменить сердце человека? Со мной бы так не вышло. Смог ли бы кто-то так изменить твоё сердце? Прости.

ШБ: Такое можно сделать с другим, только если он восприимчив или если он разорвал связь с Богом, который требует от нас праведности.

МД: Гитлер был гениальным оратором. Он мог заставить множество народа измениться и начать ненавидеть. Он мог бы стать шоуменом, да он и был им. Перед тем, как начать говорить, он выдерживал паузу, выпивал воды, а потом откашливался и оглядывал аудиторию. Это то, что делает артист на сцене, желающий привлечь внимание. С первых же слов он впадал в ярость и в своей речи никого не щадил. Но откуда он взялся? Я знаю, что он плохо учился в школе и хотел стать архитектором. Он был неудачником во многом. Но думаю, свою книгу «Mein Kampf» он написал в тюрьме, да? Я думаю да.

Майкл блестяще описал Гитлера как шоумена. Позднее я просмотрел много выступлений Гитлера, и Майкл был абсолютно прав. Гитлер готовился к выступлению, делал паузу, заставлял публику ждать его слов, затаив дыхание, и только потом медленно начинал говорить.

ШБ: Когда он написал книгу и начал формулировать свои идеи?

МД: Да, да. Он построил себя из такого сильного гнева, в то время как Нельсон Мандела сделал противоположное. В тюрьме он стал как овечка. У него не было сожалений, до сего дня, хотя ему уже 80 и молодость прошла – ведь он так долго был в тюрьме – и он ни о чём не жалеет.

ШБ: Прошла ли его молодость?

МД: Нет, он очень симпатичный, очень детски-непосредственный.

ШБ: Он любит смеяться?

МД: Он любит детей, потому что когда я пришёл с ним повидаться, со мной было несколько детей, и говорили, что детям нужно остаться, можно войти только Майклу Джексону. Я сказал: «Уверен, что мистер мистер Мандела не будет против повидаться с детьми. Я не войду, пока не пустят детей». Помню, его представители посмотрели на меня так (делает строгое и подозрительное лицо), а когда вернулись, сказали: «Заходите все». Первое, что сделал Мандела, он подбежал к детям, поднял их и стал обнимать. Я знаю, что он такой человек, он любит детей. Он поговорил с ними, и только потом пожал мне руку. Думаю, я был прав.

ШБ: Считаешь ли ты себя противоположностью Гитлера? Бог дал тебе феноменальную харизму, и в то время как Гитлер представлял собой зверя в облике человека, от тебя исходит какая-то непорочность и доброта. Самые тёмные пагубные силы воплотились в немцах под руководством Гитлера. Теперь Бог дал тебе такую же феноменальную харизму. Используешь ли ты её, чтобы нести в мир непорочность и доброту?

МД: Надеюсь, что это так. Людей можно изменить. Посещение моего шоу сродни религиозному опыту, потому что ты приходишь одним человеком, а уходишь другим. Это правда.

ШБ: Является ли твоей целью пробудить в людях доброе, а не только развлечь их?

МД: Совершенно верно, и мы это делаем. Ты бы видел кое-что, что мы делаем на концертах. Например, мы вытаскиваем на сцену армейский танк, из которого выглядывает солдат и целится во всех. А потом он целится в меня, а потом зрители начинают свистеть на него. Это происходит в каждой стране… а я беру автомат, кладу его на землю, и все начинают кричать. А потом маленькая девочка – у нас всегда выходит такая девочка-крестьянка – выходит с цветком и даёт его солдату, протягивает руки с цветком к его лицу, и он падает на колени и плачет. И каждый раз зрители сходят с ума. Потом я произношу речь, и выходит мальчик-сурдопереводчик и переводит мою речь, а я смотрю в зал, и все плачут. Так происходит во всех странах. Это часть постановки «Earth Song». Я как посол доброй воли во всём мире, несу это послание. Потом мы исполняем «Heal the World», и дети разных национальностей водят хоровод вокруг огромного глобуса, а на заднем плане – большой экран, на котором показаны лидеры всех стран, и всё это удивительно. В то время как другие поют о сексе, о том что «I want to get in a hot tub with you baby and rub you all over», только я подвергаюсь нападкам в прессе как человек не в своём уме. Ты видишь в этом какую-то логику?

ШБ: Нет, конечно, это неправильно.

МД: Ведь так не должно быть, правда?

ШБ: Всё меняется на твоих глазах.

А что если они не поймут? Что если они такие же, как нацисты, просто злые люди?

МД: Не могу представить, чтобы я не мог достучаться до их сердец хоть каким-нибудь способом.

ШБ: И ты думаешь, что если бы тебе довелось остаться с Гитлером один-на-один, ты бы мог.

МД: Абсолютно уверен в этом! Вокруг него было множество людей, которые соглашались с ним, потому что боялись его.

ШБ: Ты думаешь, что если бы тебе можно было хотя бы час поговорить время с Гитлером, ты бы нашёл способ достучаться до его сердца?

МД: Уверен в этом. Знаю, что нашёл бы.

ШБ: С Гитлером? Да ладно, Майкл! С Гитлером?! Значит, ты не веришь, что есть люди, абсолютно злые по природе, до которых нельзя достучаться? И ты не веришь в то, что зло должны быть наказано, потому что получается…

МД: Нет, я верю, что им можно помочь, говорить с ними. Надо показать им, что что-то в их жизни пошло не так, и они не ведают, что творят. Они часто не понимают, что поступают плохо.

ШБ: Но Майкл, есть же люди, которых не переделаешь. Как Гитлер. Он – воплощение зла. В нём не было ничего человеческого, не к чему было обратиться. Ты бы говорил с хаосом, с мраком, который ты не можешь себе представить. А как насчёт маньяков, убивших множество людей? Не думаешь ли ты, что их нельзя было исправить? Они – убийцы, и должны быть жестоко наказаны.

МД: Мне жутко даже думать об этом. Так бы хотелось, чтобы кто-нибудь пробудил их сердца.

ШБ: А если они уже натворили много зла? Уже убили своих жертв?

МД: Плохо, если уже натворили.

ШБ: Я хочу внести ясность. В тебе есть способность смотреть на мир глазами ребёнка. Но с другой стороны – то, что ты, как любой ребёнок, не можешь принять целиком идею того, что человек может быть по-настоящему злым (поэтому дети так доверчивы). Даже когда зло смотрит прямо на тебя, ты говоришь, что в нём есть нечто доброе. Так что я не стал бы просить такого, как ты, разработать юридическую систему наказаний, потому что не в этом заключается то, что ты несёшь в этот мир, и честно говоря, ты не смог бы справиться с таким заданием должным образом. Наказание приходит в мир, когда человек начинает поступать «как взрослый», жестоко, и тогда его нужно наказывать. А в мире детей таких вещей даже не существует, и ребёнка не наказывают так же, как взрослого. Но всё-таки, Майкл, ты правда думаешь, что смог бы достучаться до Гитлера?

МД: Ага. Да.

ШБ: Попытавшись найти в нём хорошие черты?

МД: Да, думаю, я бы смог. Я правда думаю, что смог бы. С ним никто по-настоящему не разговаривал. Думаю, его окружали подхалимы. Не люблю говорить такое, но таким было его окружение, и он этого хотел.

ШБ: И никто не выступал против него?

МД: В Германии были такие люди. Его даже пытались убить, помнишь?

ШБ: Да, Клаус фон Штауффенберг. Но он и его сподвижники насчитывали, самое большее, несколько сотен среди населения в 10 млн человек. По этому вопросу мы с тобой занимаем слишком разные позиции, Майкл. Гитлер был зол по своей природе. Ты бы не смог изменить его. Единственное, что можно сделать с подобными людьми – это очистить от них мир.

Значит, ты простил всех кроме некоторых представителей прессы, поступающих подло, и людей, которые обижают детей?

МД: Да.

продолжение

Жизнь в аквариуме

ШБ: Как ты вообще относишься к популярности? Какие негативные вещи с этим связаны? Что плохого в известности? Что тебе не нравится в той степени известности, которой ты уже достиг?

МД: Мне не нравится, что ты становишься иконой, что сначала ты просто знаменит, а потом становишься иконой. Это международное явление, и это случилось со мной и – мне не стыдно об этом говорить – та зависть, которую моя известность спровоцировала. Я видел серьёзные проявления зависти.

ШБ: Ты чувствуешь зависть, когда общаешься с другими известными людьми, или это ощущается и на расстоянии?

МД: Я видел и то и другое, но когда со мной сталкиваются лицом к лицу, люди совершенно меняются. Они видят, что я совсем не такой, как обо мне пишут. Бывало, что люди начинали плакать при встрече. Бывают поклонники двух видов. Один при встрече будет кричать: «О Боже! О Господи!» - потом падают в обморок, а ты поддерживаешь их. А есть другие, которые просто говорят: «Привет». И я: «Привет, приятно познакомиться. Как тебя зовут?» Они называют своё имя, и при этом я чувствую их расположение. Я веду себя с ними и дальше так же просто и тепло, и вижу, что потом они начинают плакать. Я спрашиваю: «Почему ты плачешь?» И они говорят: «Потому что не думал, что ты так хорошо ко мне отнесёшься». Они уходят другими людьми. Я спрашиваю: «Ну а каким же ты ожидал меня увидеть?» А они: «Думал, ты будешь самодовольным и надменным». И я говорю: «Пожалуйста, никогда не суди человека прежде времени. Я совсем не такой». Бывает, люди этому сильно удивляются. Уверен, что после этого они любят в десять раз больше, в тысячу раз. Ничто не может соперничать с добротой и любовью. Только простота.

ШБ: У тебя всегда получается растопить холодное сердце добротой и любовью?

МД: Да.

ШБ: А как насчёт зависти со стороны твоих коллег? В вашей профессии много соперничества?

МД: Конечно. Тобой восхищаются, и тебе кажется, что ты прекрасен и велик, но всё потому, что они завидуют, потому что хотят быть на твоём месте. И кое-кто на букву «М» - одна из таких людей. Я имею в виду Мадонну. Она завистлива. Она девушка, женщина, и думаю, это не даёт ей покоя. Думаю, женщины не часто визжат на концертах женщин. Мужчины тоже не будут кричать – это как-то не круто. У меня на концертах падают в обморок, мне льстят, а с ней не так.

ШБ: Неужели зависть не играет роли в профессиональном становлении? Неужели ты не завидовал никому, кто был твоим вдохновителем?

МД: Восхищался, изо всех сил восхищался, но никогда не завидовал.

ШБ: Значит, восхищение может привести к большим результатам, чем зависть, потому что это позитивное чувство. Значит, ты смотрел на Фреда Астера и говорил: «Вот бы и мне так!»

МД: Да, именно. Абсолютное вдохновение, но никогда не зависть. Завидовать плохо, но людям это нравится, правда? Это ведь так? Возможно ведь смотреть на кого-либо великого и испытывать к нему совершенную зависть?

ШБ: Конечно, но ведь ты такого не испытывал?

МД: Мне непонятно, как так можно.

ШБ: Для тебя это всегда выражалось как вдохновение? Ты всегда восхищался и старался чему-то научиться у великих?

МД: Но разве можно завидовать Богу?

ШБ: Конечно! Возьми хотя бы Сталина и Гитлера. Они хотели быть богами. Они хотели распоряжаться жизнями людей.

МД: Вот это да.

ШБ: Потому что они утратили способность восхищаться. Бог не вдохновляет таких людей. Он их пугает. Они хотят, чтоб в их руках была сосредоточена вся власть, чтобы им не подчиняться Божьей власти. И они становятся врагами Бога. А кроме зависти, что ещё тебе не нравится в жизни известного человека?

МД: То, что тебя все знают.

ШБ: Тебе не нравится, что ты не можешь пройтись по улице?

МД: Нет, мне нравится, что люди меня узнают, подходят поприветствовать, что собирается толпа…

ШБ: Когда я был с тобой в автобусе, и мы отъезжали от отеля, Майкл, я два раза видел молодого чёрного парня на велосипеде, который ехал за нами около 4-5 миль по наиболее опасным улицам Нью-Йорка. Он просто хотел получить твой автограф. И ты останавливал машину и убеждался, что автограф ему передали. Мы видели и других трёх подростков, которые, после того, как мы обедали с Президентом Клинтоном, преследовали нас около мили пешком, пока ты их не увидел и не попросил водителя остановиться. И ты дал им автограф. Вот на что способны люди. (тут что-то пропущено – N.)

МД: Боже мой, Шмули, сотни. И это во много раз хуже, чем то, что ты видел. Они рвут на тебе одежду, и это превращается в массовое безумие.

Я был с Майклом в Карнеги Холле после нашей презентации в день Валентина в 2001 году. Могу засвидетельствовать, что его там чуть ли не разорвали на части.

ШБ: Тебе нравится, что люди узнают тебя, когда они относятся к тебе по-доброму?

МД: Думаю, такая у знаменитостей работа. Каждый, кого Бог благословил каким-либо талантом – будь то скульптор, писатель, художник, исполнитель песен или танцор – должен быть какой-то отдушиной в жизни людей, приносить радость. Это наша работа – приносить радость.

ШБ: Есть ли что-нибудь ещё, что тебе не нравится в жизни известного человека? Всем известно, что ты ненавидишь статьи в таблоидах.

МД: Ненавижу. Терпеть не могу тех подонков, которые их пишут. Думаю, расизм, зависть и просто ненависть – злоба – только части этого. Они изливают свою злобу на людей, которые стараются творить добро, а это просто прискорбно. Если кто-то этому верит, они просто сумасшедшие. Хотелось бы найти способ, чтобы такое никогда не происходило.

Амбиции и терпение, зависть и прощение. Обида на прессу.

ШБ: Я вижу, что люди готовы сделать всё, чтобы воспользоваться тобой. Они добиваются твоего покровительства в надежде прославиться. Хотят, чтобы их видели с тобой, фотографируются с тобой. Но есть ведь люди, которые, будучи очень близки к тебе, нанесли тебе урон, причинили боль, подавали на тебя в суд. Было ли такое, что потом они приходили и говорили: «Мне так жаль, но я тобой воспользовался. Прости меня»? Прощал ли ты таких людей?

МД: Если бы. Я бы очень хотел, чтобы у людей хватило доброты признать свою неправоту.

ШБ: Никто? Никогда? Никто никогда не пришёл к тебе, чтобы сказать: «Прости, Майкл, но на той вечеринке на днях я сказал, что знаю тебя лучше, чем это есть на самом деле. Я воспользовался твоим именем, чтобы меня самого заметили»? Было ли такое, что кто-нибудь потом говорил тебе: «О да, я говорил с тем парнем. Он говорил, что очень хорошо тебя знает. Даже говорил, что он твой лучший друг», - а ты о нём никогда даже не слышал?

МД: Такое происходит постоянно. Иногда, чтобы не обижать людей, я говорю, что знаю, о ком они говорят, потому что не хочу ставить человека в неловкое положение.

ШБ: А как ты говоришь: «Да, да. Знаю, о ком ты»?

МД: Да, хотя обычно думаю при этом: «Блин, понятия не имею, кто это».

ШБ: И никто из тех, кто обидел тебя, не попросил прощения? Ни один журналист не пришёл и не сказал: «Эту ерунду написал я. Прости»? Я как-то сказал одному журналисту: «Как ты мог написать, что президент Клинтон (на балу Ангелов) подчёркнуто дистанцировался от Майкла, если в своей речи он три раза его упомянул?» Я все эти три случая процитировал, и вот что он сказал: «Мне жаль, но мне предоставили ложную информацию». Он честный человек. Он сказал: «Завтра я помещу опровержение». Но неужели тебе не доводилось никого прощать в своей жизни, Майкл? Прощал ли ты, не дожидаясь просьбы о прощении? Простил ли ты людей, причинивших тебе боль?

МД: Сказал ли это им в лицо?

ШБ: Нет, в своём сердце.

МД: Конечно.

ШБ: Ты всё равно прощаешь, даже если человек поступил подло?

МД: Да, потому что меня с детства научили библейскому: «Прости им, ибо не ведают, что творят». И я это делаю.

ШБ: Тебе кажется, что это тебя делает лучше?

МД: Да.

ШБ: Значит, в твоём сердце сейчас нет никакой злости?

МД: На прессу я всё-таки злюсь. Мне очень горько, я злюсь и даже выхожу из себя, когда кто-то намеренно причиняет боль детям. Все эти истории о том, что творят по отношению к детям люди на войне. Я всегда стараюсь придумать способ что-то сделать с этим.

ШБ: А прощение? Ведь есть люди, причинившие боль тебе. Дети страдают, но они не несут на себе груз недоброжелательства. Можешь ли ты от всего сердца простить тех, кто ранил тебя?

МД: Да.

ШБ: Я не понимаю этого. Как-то я упоминал тебе о Роузэнн Барр, в телешоу которой я часто появляюсь в качестве гостя, а позже слышал, что она без всякой причины негативно высказывалась в твой адрес.

МД: Она плохо ко мне относится. Поэтому я и сомневался.

Роузэнн является моим другом, и я помогал её дочерям в сватовстве на их общем ток-шоу. Роузэнн – еврейка, и она хотела, чтобы её дочери вышли замуж за евреев. Поскольку она очень преданная мать, я хотел вовлечь её в нашу инициативу по семейному приоритету детей. Когда я упомянул об этом Майклу, он промолчал. То, что он не хотел говорить плохо о моём друге, говорит о его воспитанности. Позже кто-то объяснил мне, почему Майкл колебался: оказалось, что однажды Роузэнн позволила себе негативное высказывание в его адрес. Но всё же я знаю Роузэнн, и думаю, что она сказала это в шутку.

ШБ: Ты мог бы мне об этом сказать.

МД: Я не наносил ей умышленного зла.

ШБ: Я знаю. Можешь ли ты их простить? В их сердцах нет зла.

МД: Знаешь, «Они не ведают, что творят». Это слова Иисуса. Они даже меня не знают. Тому, что они делают, нет никаких оснований. Как можно такое говорить… если они меня даже не знают? Ты веришь чему-нибудь из того, что читал?

ШБ: Значит, это совершенное прощение?

МД: Да, потому что Роузэнн позже подошла ко мне за кулисами, выражая восхищение и чувствуя свою вину.

ШБ: Есть ли ещё примеры подобного поведения?

МД: Мадонна ни разу не извинилась. Она завидует.

ШБ: Она хочет быть величайшей звездой в мире?

МД: Да, и она завидует.

ШБ: Тебе этого не понять. Ты мог бы сказать: «Чему ты завидуешь? Ты делаешь свою работу, а я – свою…»

МД: Но в то же самое время она приходит на мои концерты и плачет. Она приходит, и по её лицу текут слёзы от песни и того, как мы её преподносим. В ней есть хорошие качества.

ШБ: В ней есть хорошие качества. Но ты говоришь, что она позволяет своей зависти их заслонять. И если человек так поступает, он может даже не просить прощения, потому что ты и так прощаешь его?

МД: Да.

ШБ: Я знаю, что ты сделал попытку примирения с Джеем Лино. Ты пошёл на благотворительный вечер с Элизабет Тэйлор, она была в красном костюме.

МД: В коричневом.

ШБ: Ты увидел Джея Лино, и что?

МД: Он сидел за моим столом с президентом Фордом, Сильвестром Сталлоне, Элизабет Тэйлор, Сидни Пуатье. Когда он подошёл, чтобы сесть, я просто подошёл к нему и начал как бы игриво подкалывать его (он постоянно зло шутит о Майкле), и он такой: «Ррррр. Ррррр!» А потом Элизабет сказала: «Ты говорил о Майкле плохо?» А он: «А?» Позже он пожал мне руку, и его глаза излучали тепло, а на следующий день он прислал в мой офис письмо: «Майкл сказал, что придёт ко мне на шоу. Можете ли вы уговорить его прийти?» Я не говорил, что приду. Так что не знаю, как к нему относиться. Но вместо того, чтобы сказать ему нечто оскорбительное, я не стал этого делать. Но никак не мог не поприкалываться. (смеётся)

ШБ: Смешно. Кто-нибудь это видел?

МД: Да, все видели. У него такая большая шея. Я с трудом обнял его.

ШБ: Что в Элизабет Тэйлор тебя так привлекает? Похоже, она твой ближайший друг уже много лет. Что в ней такого есть, если говорить в контексте детской непосредственности?

МД: Мы прошли через одно и то же…

ШБ: Она преданный друг, это правда.

МД: Преданный. Мы прошли через одно и то же. Она понимает мой мир. Ей всё интересно. Посмотри ей в глаза, и всё поймёшь. Это как телепатия. Мы чувствуем друг друга без слов, с нашей самой первой встречи. Так же и с Ширли Темпл (Блэк). Мы из одного мира.

Майкл и любовь его поклонников: улица с двусторонним движением

ШБ: Позволь, я спрошу вот о чём. Принимая во внимание, что в детстве тебе многого не хватало, что тебе недодали любви, как ты преодолел то, чего тебе недодали? Как ты научился компенсировать основные чувства, которых ты был лишён?

МД: Думаю, музыка и танец помогли мне, это своего рода терапия. То, что я умел выражать чувства через песни и эмоции на сцене, и то, что я получал любовь от поклонников в тысячекратном размере от того, что мог дать им сам.

ШБ: И это компенсировало то, в чём ты нуждался?

МД: Да, потому что, правда, когда к тебе подходит поклонник и говорит: «Я так сильно тебя люблю», моё сердце радуется. Мне это никогда не надоест.

ШБ: Правда? Но бывают поклонники с извращениями, упорные преследователи? Это ведь надоедает?

МД: Нет же. Мне это нравится. Я просто люблю своих поклонников. Я люблю в них всё, и счастлив, когда они разделяют мои убеждения о семье и детях. У них бывают большие плакаты с младенцами и детьми, и понимаешь, они со мной, они понимают, что я хочу сказать.

ШБ: Значит, то, чего ты не получил от родителей, ты получаешь от поклонников, но это же очень разные вещи. Родители предположительно дают тебе безусловную любовь, любят тебя, даже если ты этого не заслуживаешь. Мать Билла Клинтона, Вирджинию Келли, как-то спросили, какого сына она любила больше. Билла, который заставил её гордиться собой, став президентом Соединённых Штатов, или Роджера, у которого были проблемы с наркотиками, которого обвиняли за то, что он не платил алиментов.

МД: Это ещё один её ребёнок?

ШБ: Да, Рождер, брат Билла Клинтона.

МД: Он был наркоманом?

ШБ: Ну да, я почти уверен, что он даже сидел в тюрьме за распространение наркотиков.

МД: Правда?

ШБ: И он был злостный алиментщик, не давал ничего детям, всё в таком духе. И её спросили: «Один ваш сын – никчёмный человек, а другой президент. Вы больше любите Билла?» И она сказала: «Как? Вы что, с ума сошли? Я люблю обоих одинаково». Так что между любовью фанов и любовью семьи есть разница, Майкл. Родители любят безусловно, а фаны – потому что ты умеешь петь и танцевать, или ты чувствуешь от своих поклонников безусловную любовь?

МД: Об этом сложно судить, потому что я не в их шкуре. Ммм, мне кажется, после того, как они узнают меня лучше, после того, как они узнают, как я к ним отношусь, мне удаётся поднять их самооценку, и они любят меня безусловно. Знаю, что это так… Я это чувствую, вижу. Пойдём как-нибудь со мной куда-нибудь, столкнёмся с моими давними поклонниками, и ты кое-что увидишь. Это невероятно, это как религиозный опыт. Они спят на улице, поддерживают огонь, создают семьи друг с другом, это же прекрасно. Мне нравится, что у них рождаются дети, я всем сердцем счастлив.

ШБ: Итак, сначала они полюбили тебя за песни и танцы, а потом вышли за грани этого.

МД: Да, они поняли, что я хочу донести, что я хочу сказать… В музыке есть послание, которое больше, чем просто гармония и ритм. В ней есть настоящая глубина.

ШБ: Почему у тебя такие фанатично преданные поклонники? Можно, я расскажу тебе, насколько они фанатичны? Я тебе ещё не показывал, но я напечатал о тебе статью, после того, как гостил у тебя в Неверлэнде и был на твоём дне рождения. И эта статья вызвала сотни писем по электронной почте. Тебе надо это увидеть. У половины этих людей есть собственные сайты, посвящённые Майклу Джексону. Существует бесчисленное множество сайтов, посвящённых Майклу Джексону!

МД: Да, да.

ШБ: Какое объяснение можно дать всему этому? Дело в том, что у всех есть поклонники. Вот недавно мы говорили о Spice Girls. Естественно, у них были поклонники, но где они все сейчас? Почему твои такие верные?

МД: Думаю, потому что они… Мне Бог дал дар, и я не мог, как другие артисты, появиться на короткое время и исчезнуть. Моя аудитория растёт вместе со мной. А когда они со мной растут, у нас уже больше эмоциональная связь, и они чувствуют это, как будто я их брат. Бывает, что люди подходят и говорят: «Майкл!» - и начинают что-то говорить, обнимать меня, как будто я их брат. Я веду себя так, знаешь, я подстраиваюсь. Они ведь по-настоящему чувствуют, что я им как родственник.

ШБ: Как будто ты знал их всю жизнь?

МД: Да, всю жизнь, и я должен продолжать в том же духе. Потому что у них на стене мой портрет, они слушают мою музыку каждый день, везде мои фото. Это как святыня, и некоторые религии сказали бы, что это идолопоклонничество, но я не верю, что это так.

ШБ: Да, но почему это не идолопоклонничество?

МД: Я никогда не заявлял сам, а также не слышал ни от кого из поклонников, что они считают меня богом. Возможно, были какие-то баннеры с надписью «Ты Бог». Есть съёмки, где их видно, но мы не показываем это по ТВ. Были такие надписи. Не думаю, что в этом есть что-то плохое, потому что я не говорю ни о чём, кроме как о любви и о восстановлении роли семьи…

продолжение

Интервью с Кэтрин Джексон

ШБ: Прежде всего, хочу сказать, что очень хотел встретиться с Вами, это большая честь. Мне бы хотелось, чтобы наша беседа была больше, чем просто разговор. Я в дружеских отношениях с Майклом. Он всегда говорит о Вас. На самом деле, Вы – одна из центральных фигур в этой книге.

КД: Неужели?

ШБ: О, он Вас обожает. Когда мы были в Неверлэнде, то видели поезд «Кэтрин» и гору Кэтрин. И когда он о Вас говорит, он закрывает глаза и чуть ли не погружается в экстаз.

КД: (смеясь) Он такой хороший сын. Он действительно хороший сын.

ШБ: О, как он Вас почитает. Я хочу сказать, Вы – одна из великих матерей Америки. В смысле, кто ещё может похвастаться тем, что имея большую семью, достиг всего того, чего достигла Ваша семья? Вы, наверное, очень гордитесь своими детьми.

КД: Да, я очень ими горжусь. Но, знаете, за всё приходится платить.

ШБ: Если Вы попросите меня выключить этот диктофон, я сделаю это без проблем.

КД: Вы имеете в виду, когда бы я ни попросила?

ШБ: Если Вы этого захотите, то я выключу.

КД: Ну хорошо. В общем, я готова отвечать на любые вопросы.

ШБ: Что Вы имеете в виду, когда говорите, что за всё надо платить? Славу?

КД: Да. Когда становишься знаменитым, приходится платить. Что-то в этом есть хорошее, но что-то и плохое. Люди хотят знать о вас только плохое. Они придумывают что-то о вас, и это ранит, потому что множество людей… воспринимают всё, что говорят по телевизору, а там говорится о вас такое, о чём вы даже и не подозревали. И это неправда, но такое случается. Так что нужно быть сильным, чтобы с этим справляться.

ШБ: Что Вы думаете по поводу того необыкновенного таланта к музыке у членов Вашей семьи?

КД: Ну, я всегда любила музыку. И мой муж тоже. Мы с сестрой, когда были молодыми, часто пели вместе, а сейчас – забавная вещь… Мой отец, он из Индианы… Восточный Чикаго, штат Индиана. Я там росла. У отца было радио – тогда ещё не было телевизора – и он любил настраивать приёмник на волну «Суппер Тайм Фролик». Он включал его каждый день, и там крутили кантри.

Он (отец Кэтрин) подарил моему сыну Тито гитару. После того, как я вышла замуж, и мы переехали в Гэри, отец привёз для Тито гитару в подарок. А мальчики вот что делали, когда у нас уже появился телевизор, они смотрели всех, кого бы там ни показывали – Temptations, ну тогда, в шестидесятых. Вот тогда и я тоже пела вместе с ними.

ШБ: Я об этом не читал. Вы с ними пели?

КД: Вы не читали? Да. Ну нет, не профессионально, конечно.

ШБ: Я понимаю. Дома.

КД: Когда они были маленькими, совсем маленькими. Даже думаю, Майкл тогда ещё не родился… Нужно было каждый месяц платить за телевидение. А знаете, когда так трудно достаются деньги, а потом приходится так много платить… Телевизор сломался, а был снег, холодно, и нам было… детям было нечем заняться. Так что мы стали петь песни. Это были песни вроде «Old Cotton Field Back Home». Не знаю, знакомы ли Вы с такими песнями, это народные песни. И даже раньше, когда мы с мужем только поженились, мы любили петь вместе, просто когда сидели дома и делать было нечего. Подбирали гармонии… Мы просто всегда любили музыку, и семья мужа тоже музыкальная. Он играет на губной гармошке, раньше играл, и на гитаре, а его брат играл на саксофоне, а другой брат – на тромбоне, а мой отец играл на гитаре. Так что мы просто любим музыку и, думаю, это наши корни.

ШБ: Вы не думаете, что это передалось генетически?

КД: Да, возможно, потому что мой…

ШБ: Ни у одной семьи нет такого списка…

КД: Мой прадед и прапрадед, хотя, скорее всего, прадед, мне рассказывала мама, как они открывали ставни и окна, и знаете, они пели, и их голоса слышали по всей округе. Ведь развлечься больше было нечем. Это был самый дешёвый способ развлекаться с семьёй, потому что денег в чёрных семьях тогда было мало, так что они развлекались, музицируя. Играли на гитарах, губных гармониках.

ШБ: Как Вы думаете, были ли те семьи счастливей, чем сегодняшние, те, у которых много денег?

КД: О да, думаю, да. Я уверена, что были. Потому что даже когда я жила в Гэри, мне кажется, я была счастливей в каком-то смысле. Сейчас я счастлива, но… семьи сплочённее – я думаю, любая семья это ощущает – чем они беднее, тем сплочённее.

ШБ: Один из моих вопросов звучит так… Давайте начнём с Майкла. Он хотел, чтобы я встретился с Вами, потому что, как он много раз говорил, Вы можете рассказать мне то, что он мог уже забыть. Ну например, что сделало его таким, каков он теперь? Я не имею в виду музыкальную сторону. Большинство Голливудских звёзд, сделавших большие деньги и прославившихся на весь мир, заносчивы и себялюбивы. Их не интересуют дети. Это последнее, что их может заинтересовать. Они интересуются только собой. Прежде всего, Майкл жил в Вашем доме до 27 лет, что удивительно. Я имею в виду, что вряд ли можно было бы услышать о… Макколей Калкин покинул дом чуть ли не в 11 лет (я преувеличиваю). Чем Вы объясните эту его мягкость, благородство, любовь к животным, к детям, его чувствительность ко всему в этой жизни? Он как мальчик, его легко удивить, поразить. Чем Вы всё это объясните?

КД: Знаете, на многие из этих вопросов в каком-то смысле трудно ответить. Но помню, у них у каждого был котёнок, и я сказала: «Вы можете растить этих котят, но не должны заносить их в дом», это было ещё до того, как мы перебрались в Калифорнию.

ШБ: Значит, он демонстрировал любовь к животных с ранних лет.

КД: Любовь к животным с ранних лет, и Дженет тоже любила животных с детства. У нас нет такого закона, но животных нужно держать на улице. Животные должны быть на воле. Везде.

Когда мы уже жили в Калифорнии, он мог держать животных, и у них были змеи, а у него была овца. У нас здесь в Энсино был небольшой зоопарк. Даже жираф был.

Он любил такое. Знаете, я думаю, это потому… Скажу, что я об этом думаю. Это всё потому, что когда мы жили в Индиане, мы жили в неблагополучном месте. Гэри был нехорошим городом. Муж не разрешал детям гулять и играть с… с соседскими детьми.

ШБ: Почему всё это не повлияло на становление Майкла? Почему он так долго жил с родителями? Он сказал мне: «Я старомоден, считаю, что надо жить дома, пока не женился». Вы прививали ему эти ценности? Может, на него оказала влияние религиозная вера, в которой он воспитывался? Мягкость и чувствительность Майкла идёт у него изнутри. Как это в нём появилось?

КД: Не хотелось бы об этом говорить.

ШБ: Все Ваши дети такие?

КД: Большинство. Я скажу, хоть и не хотелось бы. Я постоянно говорила ему, что он слишком похож на меня, а я бы не хотела, чтобы это было так.

ШБ: Он мне говорил то же самое.

КД: (смеётся) Я говорила ему: «Не хочу, чтоб ты был таким. Ты мужчина. Тебе нужно быть сильным». Понимаете. А он мягкий. Он просто воспитанный человек.

ШБ: Итак, Вы говорите, что его мягкость – от Вас. Он намного больше был привязан к Вам, чем к отцу.

КД: О да.

ШБ: И он брал с Вас пример.

КД: О да.

ШБ: И он действительно верит, что лучше быть мягким, и он лучше пострадает, чем сам принесёт кому-то страдание.

Религия в жизни Кэтрин и её детей

ШБ: Может быть, Вы «мягкая» из-за своих религиозных убеждений? Майкл всё время говорит о том, какая Вы верующая.

КД: Нет, я не всегда была такая. Я не всегда была Свидетелем Иеговы.

ШБ: Вы были Свидетелем Иеговы с юности?

КД: Нет. Когда-то я была баптисткой. Мама каждое воскресенье водила нас в воскресную школу, мы пели в хоре.

ШБ: Так Вас воспитывали как баптистку?

КД: Да.

ШБ: Вы ходили в церковь? Вы были церковным человеком?

КД: Да, ходила в церковь, но мне не нравилось то, что я видела в баптистской церкви. И когда я осудила религию за те дела, что творили в ней люди, я ушла оттуда.

ШБ: Где это было?

КД: В Восточном Чикаго, в Индиане.

ШБ: Вы увидели нечто, что отвратило Вас от религии, и Вы решили поискать лучшую? Сколько Вам было тогда? 12? 13 лет?

КД: Да, 12-13. Мы с сестрой ходили на занятия к Свидетелям… Вообще-то мы просто ходили к соседям, они нас учили. Потому что Свидетели Иеговы ходят по домам и преподают людям Библию. Мама нашла эту Библию, рассердилась на нас и велела бросить ходить туда. Так что когда я стала старше, вышла замуж и уехала, я вспомнила об этом эпизоде. И вот тогда начала учиться заново.

ШБ: Вы уже были замужем?

КД: Я уже была замужем.

ШБ: Значит, Вы познакомились с учением Свидетелей Иеговы когда ещё были подростком.

КД: Да.

ШБ: Но родители чувствовали, что это не то, что им бы хотелось.

КД: Верно.

ШБ: И они Вас отговорили. Но внутренне Вы остались при своём. И когда получили большую независимость и свободу… Вы рано вышли замуж?

КД: В 19 лет.

ШБ: В 19? Моя жена вышла замуж в 19. Моя мама вышла замуж в 19. Какое-то мистическое число.

КД: Мммм.

ШБ: Итак, Вы вышли замуж в 19 лет, и сразу переехали с мужем в Индиану?

КД: В Гэри? Нет, мы уехали туда через 2 месяца после свадьбы.

ШБ: И Вы сразу же стали искать Свидетелей Иеговы?

КД: Да, но думаю, нашла их только через 10 или 12 лет.

ШБ: Чем они Вас так привлекли? Я знаю о них немного, только из того, что читал. Вы чувствовали, что нашли в них больше искренности?

КД: Что ж, Свидетелей Иеговы отличает то, что это религия, которая построена целиком на Библии, и они верят, что надо поступать праведно. Например, если происходит супружеская измена или что-то в этом роде, вас отлучают. Если вы женаты, но изменили жене, что греховно, вас отлучают от собрания. Меня убеждает в правильности этого очень многое. Я верю в эту религию, потому что верю, что она праведна. Я так на самом деле думаю. У нас есть Создатель, который заботится о каждом, а потом – мы каждый день изучаем Писание.

ШБ: Вы каждый день читаете Библию?

КД: Ага.

КД: Ветхий и Новый Завет?

КД: Ага.

ШБ: И куда бы Вы ни пошли, с Вами всегда эти книги?

КД: Ну, не всегда эта (показывает книгу). Это свидетельства людей, которые совершили грех.

ШБ: Вы чувствуете, что всё основано на Библии, поэтому эта религия искренняя. Поэтому эта религия истинна, и тем она Вас привлекла. И Вы сразу формально приняли её?

КД: Нет, я училась. Сначала надо изучать Библию.

ШБ: Пошёл ли ваш муж по этому пути?

КД: Он тоже изучал Библию, но он не стал членом церкви. Он решил, что для него эта религия слишком строгая. Старшая дочь крестилась. Майкл тоже одно время был членом церкви.

ШБ: И больше никто из детей?

КД: Нет. Больше никто.

ШБ: А почему так? Почему только некоторые, не все?

КД: Думаю, они могли бы, но я никогда им ничего не навязывала. Они могли бы стать членами церкви по доброй воле.

ШБ: Значит, в каком-то возрасте Вы рассказали Майклу о религии, и он проникся ею?

КД: Нет, но думаю, он хотел всё понять, и ходил со мной на собрания.

ШБ: Вы гордились тем, что он стал Свидетелем Иеговы?

КД: Я очень гордилась, что он стал Свидетелем Иеговы.

ШБ: К тому времени он уже был известен? Или был ещё совсем маленьким?

КД: Он уже в какой-то мере был известен. Да, был, потому что сначала Jackson 5 были очень популярны.

ШБ: Понятно, значит, это уже было в период Jackson 5.

КД: Верно, верно.

ШБ: Но он единственный из группы был крещён?

КД: Единственный.

ШБ: И по воскресеньям ходил с Вами в церковь?

КД: О да, да. И даже один ходил.

ШБ: Я попросил Фрэнка показать Вам замечательную статью, которую мы с Майклом написали о проповедовании и субботе. Замечательная статья. (Она была напечатана на известном духовном сайте Beliefnet.com).

КД: Правда?

ШБ: О, да она много где была напечатана.

КД: Да что вы!

ШБ: Она большая. Жаль, что он не показывает Вам такие вещи. Это была великолепная статья.

КД: Ну почему же он мне не показал?

ШБ: Статья о том, как он любит субботу.

КД: Мммм.

ШБ: Так значит, он ходил с Вами. Он сказал, что в Свидетелях ему нравилось то, что они никогда не выделяли его. Что несмотря на то, что он уже был звездой, они называли его Брат Джексон.

КД: Ага.

ШБ: Они старались делать всё возможное, чтобы относиться к нему так, как ко всем остальным, не больше, не меньше.

КД: Да.

ШБ: Вы тоже это замечали?

КД: Да, они так ко всем относятся. Это то, во что они верят. Многие известные люди – Свидетели Иеговы. Не могу сейчас вспомнить группы, знаете, Бенсон, Ронни Лосс. Я просто могу долго перечислять Свидетелей Иеговы, работающих в индустрии развлечений. И к ним относятся как ко всем остальным, никак иначе. Просто как к одному из своих.

ШБ: Майклу это нравилось? То, что он может наконец побыть самим собой?

КД: Да. Думаю, да.

ШБ: Он рассказывал, что они были хорошими людьми. Даже если его до церкви провожали репортёры, из этого не делали события. (Смеётся) В статье мы шутя написали «ведь и репортёры – дети Божьи».

КД: (смеётся) Так и есть.

ШБ: Ну хорошо, у Вас много детей, некоторые из которых последовали Вашей вере, и одним из них стал Майкл, несмотря на то, что был звездой. Во время наших бесед мне всегда казалось, что Майклу присуща врождённая духовность, у него естественная близость к Богу.

КД: Да, ага.

ШБ: Можете ли Вы что-нибудь сказать об этом? Замечалось ли это с детства?

КД: Ага.

ШБ: Молился ли он перед сном?

КД: Да, думаю, да. Скажем, у меня есть дети… не знаю, не могу сказать, потому что…

ШБ: Вам удобно говорить об этом?

КД: Всё в порядке. Но я знаю, что Майкл духовен. Он всегда был тихий, любящий. Он просто любил людей, детей. Мы сидели с ним, просто сидели и плакали, когда видели… потому что бывают очень печальные вещи, и уже тогда я знала, понимаете… он говорил мне: «Мама, я знаю, что не смогу исцелить весь мир, но я хотя бы… хотя бы могу положить этому начало».

ШБ: Я только вчера говорил об этом с Майклом. Свидетели Иеговы не отмечают день рождения.

КД: Нет.

ШБ: На это есть причины?

КД: Да… единственный праздник – это… смерть Иисуса…

ШБ: Понятно, это когда Пасха. Вы называете это Пасхой или как-то по-другому?

КД: Хм, мы никак это не называем. Мы не празднуем Пасху.

ШБ: Это воскресение. А вы празднуете тот день, когда он умер.

КД: Да.

ШБ: Ясно, хорошо. Вечер пятницы накануне Пасхи.

КД: Это единственный день, который Он повелел соблюдать. А не воскресение.

ШБ: Вы каждый день читаете Библию?

КД: Да.

ШБ: Значит, это… Ваша жизнь, Ваша вера. Это Ваш стержень.

КД: Да, так у нас везде. Я посещаю пять собраний в неделю.

ШБ: Пять собраний в неделю?

КД: Это не обязательно. У нас обычно собрание в воскресенье вечером, куда ходят все, там нас учат, а мы учимся - в таком духе. Но изучение Библии никогда не прекращается.

ШБ: Понятно.

КД: Евреи тоже постоянно читают её?

ШБ: Постоянно. Мы постоянно читаем её.

КД: Вот вы читаете её постоянно. Я знаю, что вам уже всё в ней известно.

ШБ: Мы каждый Божий день читаем Библию.

КД: Ага.

ШБ: В свои 34 года могу признаться, что изучал Библию всю свою жизнь. Я знаю, ну, я не хвалюсь, но просто потому что много читал, я многое знаю наизусть.

КД: О!

ШБ: По крайней мере Пятикнижие Моисея я знаю.

КД: Ага.

ШБ: А это центральные книги Писания. Они важнее, чем Псалмы и Пророки.

КД: Верно.

Когда Майкл покинул Свидетелей Иеговы

ШБ: Как Вы чувствовали себя, когда Майкл начал дистанцироваться от Свидетелей Иеговы?

КД: Я чувствовала себя ужасно, это меня очень беспокоило. Я об этом плакала, молилась. Когда он был отлучён, я была просто разбита. Его никто не отлучал. Но он решил, что так будет лучше, потому что он думал, что будет делать то…

ШБ: Но чему именно они противились? Тому, что он был поп-звездой и больше не удовлетворял их требованиям?

КД: Он мог бы им удовлетворять. Но думаю, по-настоящему я так и не знаю, почему он решил выйти из церкви.

ШБ: Он сам вышел.

КД: Да.

ШБ: До этого момента он так и ходил с Вами в церковь по воскресеньям?

КД: Да.

ШБ: Итак, он вышел из церкви, а он предварительно обсудил это с Вами?

КД: Нет. Я узнала об этом позже. Нет – и это обидело меня больше всего. Не то чтобы он… Я просто не хотела, чтобы он покидал религию.

ШБ: Возможно, он чувствовал, что это даст ему большую художественную свободу.

КД: Возможно так.

ШБ: Как с этим текстом в начале «Триллера».

КД: Ага.

ШБ: Вы звонили ему, говорили, чтобы он подумал об этом?

КД: Нет. Нет, я не звонила, потому что он вышел из церкви, не сказав мне, а потом было уже поздно.

ШБ: Но Вы всё ещё чувствуете, что он… Мне кажется, он и сейчас очень духовен по своей сути, ведь мы постоянно говорим с ним о Боге.

КД: Да, да, он такой. И мне бы хотелось, чтобы он вернулся.

ШБ: Вы разговариваете с ним о воспитании Принса и Пэрис в какой-либо духовной традиции?

КД: Ну, я приношу Грэйс (няне детей) литературу.

ШБ: Ясно.

КД: И я принесла маленькую… у нас есть книга библейских историй для детей, и я принесла каждому по одной, и няня читает им. Не думаю, что он имеет что-то против того, чтобы их этому учили.

ШБ: Понятно. А по мере того, как Майкл становился популярным, Вы замечали в нём какие-то изменения, если не брать во внимание…

КД: Религию?

ШБ: Да.

КД: Нет, я не замечала ничего, что противоречило бы… Нет, не замечала. Единственная вещь – это то, как он стал танцевать с тех пор, как сделал «Billie Jean». Вечно говорят о том, как он… как он хватает себя между ног, и всякое такое.

ШБ: Что ж, он всегда говорит об этом в шутливом тоне. Всегда над этим смеётся.

Ощущение безопасности

ШБ: Ну хорошо. Чувствуете ли Вы, что его нужно защищать больше, чем других, потому что он такой мягкий? Кажется ли Вам, что за ним надо лучше следить?
КД: Да. Он так часть проявлял силу в отношении своих дел, но думаю, именно то, что я чувствую его мягкость, нас сблизило. Вот когда о нём говорили как будто он мог соблазнить ребёнка, и все мне говорили: «Не говорите ничего, Вы сделаете только хуже». И в офисе Майкла говорили: «Ничего не говорите, сделаете хуже». А я говорила: «Хуже быть уже не может. Мне плевать на то, что вы говорите, я иду на ТВ». И я пошла, потому что ему нужно было, чтобы кто-нибудь вступился за него, чтобы его защитили от всего этого. Не то чтобы я могла оказать ему какую-то помощь, но я могла хотя бы попытаться что-то прояснить. Я высказалась, пусть мне и не поверили. А они все исходят из денежных вопросов. Они знали, что всё это ложь, а я опять пошла и выступила, и сказала: «Эти люди работают на меня, а не на Майкла». Люди пытаются извлечь отовсюду выгоду, любыми путями.
ШБ: А когда он был моложе, чувствовали ли Вы, что его надо защищать? Чувствовали ли Вы, что из всех Ваших девяти детей он был мягче остальных, более чувствительный, более благородный?
КД: Знаете, я больше, чем другие, знаю о том, какой он чувствительный, но… Думаю, что он сильный, когда это требуется. Разве вы не видите? Или видите?
ШБ: О, конечно. Я видел это вчера. Я рассказывал. Майкл и Фрэнк спорили о том, сколько он должен выступать завтра вечером в Карнеги Холле. Он был настолько сильным, насколько ему было нужно в этом случае.
КД: Ага, он такой.
ШБ: Значит, Вы тоже это видели. Вы видели, что в нём была мягкость, но стержень жёсткий.
КД: Мягкость, но и сила, когда это нужно. И ещё его очень легко обидеть, знаете, потому что люди судят о нём в каком-то определённом ключе. Но думаю, сейчас он достаточно жёсткий, потому что он столько всего пережил.
ШБ: Точно.
КД: У него крепкая броня.
ШБ: Ему пришлось многое перенести. Верно. Когда он решил просто жить домашней жизнью… он уже был велик, даже после «Триллера», он уже стал одной из наибольших мировых звёзд…
КД: Ага.
ШБ: Что Вы можете об этом сказать? Обо всём этом? Я имею в виду, что сейчас, в наше время, в наш век, когда дети уезжают в колледж в 17 лет и теряют связь со своими родителями… А тут этот парень, который явно мог себе позволить жить где угодно. Но он хотел жить дома. Хм, мы просто говорили о том, что Майкл остался жить дома. Так как Ваши дети… Ваши дети рано женились, большинство, я имею в виду старших сыновей.
КД: Да, так и было.
ШБ: Но Майкл не уехал из дома.
КД: Нет.
ШБ: Вы были счастливы, что он живёт с Вами?
КД: Да. На самом деле, я не хотела, чтобы вообще кто-либо из моих детей уезжал из дому, но никакая мать этого не хочет.
ШБ: Это верно.
КД: Но им всё равно когда-нибудь нужно отделиться и уехать.
ШБ: Хорошо, говорили ли Вы ему: «Как хорошо, что ты остаёшься дома. Ты прав, это верное решение. Оставайся, пока не женишься»?
КД: Нет.
ШБ: А говорили Вы: «Ты суперзвезда, тебе вообще-то надо бы…»
КД: Нет, нет. Я никогда не верила в то, что детей надо подталкивать к тому, чтобы они вылетали из гнезда, как это делают птицы… понимаете, выталкивать их и говорить: «лети»? Но я в самом деле верила, что они смогут быть сильными, смогут уйти, но когда будут совсем готовы… в 24 года, 25…
ШБ: Он Вас всегда защищал?
КД: Он сказал: «Я куплю тебе дом».

Быть матерью Майкла

ШБ: Он мне так много рассказывает о том времени, когда был маленьким, о Вас. Ну вот, например, он сказал, что всегда танцевал…
КД: Ага.
ШБ: И его обувь всегда быстро стиралась.
КД: Мммм! (смеётся)
ШБ: И все говорили: «Майкл, хватит тебе танцевать!» Или «От тебя так много шума!» А Вы всегда отвечали: «Нет, пусть танцует».
КД: Да.
ШБ: Он считает, что это Вы первая обнаружили его музыкальный талант, потому что Вы…
КД: Да что Вы?

ШБ: Да, он всегда мне об этом говорит. Одна из историй, которую мы включаем в книгу, о том, что он всегда танцевал, протирал обувь и создавал много шума, а Вы говорили: «Нет, пусть Майкл танцует. Никогда не запрещайте ему танцевать».
КД: Да.
ШБ: Вы это помните?
КД: Да, да. Думаю, у Майкла это врожденное, потому что даже когда он был совсем маленьким, года 3 от роду, мальчики пели, а он… вот так я и обнаружила, что он хорошо поёт. Он сидел в углу, они пели, а он подобрал идеальную гармонию, и я подумала: «Боже, откуда у него это?» А потом, ему было около пяти лет, они как-то рассуждали о том, что ещё добавить в песню. Вы знаете, какую они придумывали хореографию. И он ставил им танцы. Он мог им сказать: «Нет, давайте сделаем так-то и так-то».
ШБ: Похоже, что это шло у него изнутри?
КД: Да. Это было в нём. Не знаю, откуда это взялось, и меня это поразило. Так же, как сейчас я вижу некоторые вещи в Принсе, и мне просто не верится. Так же было и с ним.
ШБ: Как раз на прошлой неделе сказали, что в подбородок Майкла вставлен имплантант – вот до чего доходят, просто смешно. Как Вам всё это слышать, как матери?
КД: Слышать все эти сплетни о нём?
ШБ: Слышать, читать…
КД: Это меня расстраивает. Злит.
ШБ: Но говорите ли Вы себе в то же время: «Я верю в Бога, и верю, что всё, что ни делается, делается с какой-то целью»? Находите ли Вы в своей вере силы для того, чтобы всё это не имело никакого значения, верите ли, что Господня воля всё равно свершится?
КД: Да, я верю. Если бы не моя религия, мой дух и моя вера в Бога, не думаю, что вообще справилась бы со всей той грязью, которая льётся на мою семью и на Майкла. Это очень больно. Но нужно об этом молиться. Это единственный способ, чтобы…
ШБ: Значит, вера помогает Вам со всем этим справиться?
КД: Да.
ШБ: Говорили ли Вы Майклу в 1993 – во всех этих случаях: «Не теряй связи с Богом. Тебе нужно верить. Это тебе поможет пережить всё»? Что не помогут ни деньги, ни успех, ни поклонники. Что поможет только сильная связь с Богом.
КД: Конечно, конечно, так и есть. И я это чувствую, чувствую. Ах (вздыхает), не знаю, как сказать.
ШБ: Ну, многие люди, становясь более успешными, становятся менее религиозными. Это тенденция. А по вашей семье кажется, что чем вы становитесь успешнее, тем больше вы религиозны. Вы становитесь ближе друг к другу.
КД: Ага. Да. Для меня нет ничего больше этого. Я горжусь своими детьми, горжусь тем, что они делают, у них есть для этого талант. Но на самом деле это ведь ничто. Потому что сатана… а вы можете мне не поверить…
ШБ: О, пожалуйста, не смущайтесь…
КД: Мммм…
ШБ: В моей религии тоже есть кое-что, с чем вы можете не согласиться. (смеются оба) Но мы оба люди верующие.
КД: Что ж, я верю, что сатана – бог этой системы. Причина того, что я это говорю, в том что… все те новости, что мы слышим, плохие новости… люди сходят с ума. А в Библии говорится, что дети, в эти последние дни, будут непочтительны, что люди будут больше любить деньги, чем Бога, дети не будут уважать родителей, а родители – детей. Это ведь то, что сейчас происходит. Как вы думаете?
ШБ: Согласен. Знаете, вот поэтому Вам надо бы прийти завтра вечером на нашу совместную с Майклом лекцию в Карнеги-холле. Это будет смелый выпад против сатаны. Вам очень нужно прийти. Я уверен в этом. Что меня привлекает в Майкле - и Вы должны почувствовать это в завтрашней его речи - это то, как трогательно он говорит о том, что сейчас никто не садится за стол вместе с собственными детьми, и что никто не читает своим детям перед сном. И что всё учащаются перестрелки в школах, он звонил мне рассказать об этом, когда был в Калифорнии, а я – в Нью-Джерси. Он мог просто сказать: «Ты слышал? Убит ещё один ребёнок». Сейчас в Америке к этому уже привыкают: «О, убит ещё один ребёнок» - и переключаются на другое. Но Майкл плакал.
КД: Мммм, ммм… Узнаю Майкла.
ШБ: На мой день рождения мы пригласили девочку, портрет которой размещён на постере по проблеме детской лейкемии. Майкл пришёл на мой день рождения, но сел перед этим ребёнком, перед этой семилетней девочкой.

А когда мать этой девочки рассказала её историю, Майкл плакал, как ребёнок. Это было невероятно. Вы тоже так реагируете?
КД: Да.
ШБ: Значит он и правда пошёл в Вас. Понимаете, для того, чтобы понять его, мне нужно понять Вас.
КД: Ааа, ммм… Я терпеть не могу это в себе, и Дженет тоже такая (смеётся).
ШБ: Майкл рассказывал, что Вы не можете никому отказать. Вас могут попросить что-нибудь сделать, а Вы не можете сказать «нет». (Смеётся)
КД: Мммм, это так тяжело. И он такой же, а я говорила ему, что нужно уметь говорить «нет».
ШБ: Может быть, это от Ваших родителей? Они были очень добрыми людьми?
КД: Мммм, да. Особенно мама. Хотя и папа тоже.
ШБ: Значит, Вы передали эту традицию доброты своим детям. Доброта – самое важное качество.
КД: Да, я так всегда думала. Бывает, что человек беден, ему нечем поделиться, и тогда можно отдать любовь, отдать часть себя. Отдать то, что есть – так всегда поступают бедные. Когда я росла, мои родители приглашали бедных к столу, предлагая всё, что у них было.
ШБ: Относятся ли к Вам в церкви как-то иначе потому, что Вы – мать Джексонов?
КД: О нет, нет, нет, нет, нет.
ШБ: Вам нравится то, что там Вы можете быть просто самой собой?
КД: Да, мне это нравится. Я могу там быть самой собой. У нас в нашей конгрегации есть девушка, она всегда садится рядом со мной, она моя подруга, и когда-то она ездила в турне с Дайаной Росс. И она… (пауза в записи) её зовут Линда Лоренс, и знаете, ей пришлось прервать турне, но она поехала в турне с Дайаной, вместо Мэри. И она начала ездить как одна из Supreme. Понимаете, у них в группе и до Дайаны были девушки, и к ней они относились так же. И моя дочь в конгрегации, к ней тоже относятся как к равной.
ШБ: Какая дочь? Ребби?
КД: Ребби.
ШБ: Она тоже живёт… она живёт рядом с Вами?
КД: Раньше жила. Сейчас живёт в Лас-Вегасе.
ШБ: Я хотел бы задать вот какой вопрос… Я могу не записывать, как хотите. Но у Майкла были мучительные взаимоотношения с отцом. Я не говорю ничего нового. Вы ведь знаете, что это всплыло в интервью и прочем.
КД: Ага.
ШБ: Вы возможно знаете, что… Не знаю, как много он рассказывал об отце публично, но известно, что он говорил, что когда отец заходил в его комнату, его тошнило – так сильно он боялся отца. Вы это помните?
КД: Знаю! Да, помню, как он говорил об этом. Он рассказывал мне, и когда я собиралась к нему приехать, он всегда говорил: «Не бери с собой Джозефа». И я всегда спрашивала: «Но почему?» А он говорил: «Я буквально…»
ШБ: Я могу выключить, как только Вы попросите.
КД: Да. Пожалуйста, если можно.
ШБ: Конечно.

Отредактировано СветочеГ (24-02-2010 17:35:30)

продолжение

В поисках настоящей дружбы

ШБ: Любовь и страх, как я уже сказал, противопоставлены друг другу. Они как огонь и вода. Чем больше одного, тем меньше другого. Чем больше чувствуешь свою нужность, тем меньше боишься своего краха. Чем больше в жизни любви, тем меньше остаётся места для страха.
МД: Верно. Я ходил по улицам в поисках человека, который стал бы моим другом. Это правда, вот здесь, в Энсино. Люди смотрели на меня - и сразу: «Майкл Джексон!» А мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить. Я был наверху в своей комнате в то время, как мать с отцом сидели внизу перед телевизором. И я был в своей старой комнате, а братья со всем своим барахлом переехали, потому что они женились, и всё такое… А я был один в комнате наверху, и пойти никуда невозможно. Чувствуешь себя как в тюрьме, кажется, что вот-вот умрёшь. Вот каково это. Я хожу, я просто ходил по улицам, и останавливалось движение, и люди фотографировали меня. Я знал, что выгляжу очень грустным, и некоторые подходили и начинали разговаривать, они спрашивали: «Что ты делаешь?» Я такой: «Гуляю». А они: «Почему ты гуляешь? Где же твоя охрана?» Я говорил: «Я не хочу всего этого. Мне просто хочется погулять, найти кого-нибудь, кто поговорил бы со мной». И они говорили. Я это много раз делал. Я просил человека стать моим другом, а мне говорили: «Конечно!» Это правда. Я гулял по парку. Потом понял, что это может быть и опасным, но мне было больнее.
ШБ: Они смущались, когда ты просил их стать твоими друзьями? Они не говорили: «Я не могу быть твоим другом, ты ведь Майкл Джексон»?
МД: Я даже просил у них номера телефонов. Потом уже я понял, что друга найти трудно, потому что с тобой дружат как с чем-то из телевизора. Разве это настоящая дружба? В общем, мне стало трудно.
ШБ: Но ты же нашёл несколько настоящих друзей, таких как Элизабет Тэйлор.
МД: Да.

Майкл и Ширли Темпл Блэк: родственные души

ШБ: Мы как-то говорили о Ширли Темпл Блэк. Она сказала, что нашла в тебе родственную душу, потому что и ты и она были звёздами уже в детстве.
МД: Так и есть.
ШБ: Поэтому ты решил увидеться с ней?
МД: Ну, её хороший друг – это мой хороший друг. Я знаю этого парня около 25 лет, и он просто сумасшедший. (Майкл имеет в виду продюсера и промоутера Дэвида Геста, известного за пределами Голливуда тем, что он женился, а потом развёлся с Лайзой Минелли). Но он сделался очень влиятельным человеком, потому что продюсирует много шоу, ведёт все эти мероприятия, на которых присутствуют знаменитости, и он классный парень. Так что я пошёл туда с ним. Мы часто с ним ходили на аукционы предметов старины, потому что я люблю старые фильмы. Я приходил туда в гриме, но мне кажется, все знали, что это я. Но это было весело. Мы здорово проводили время с Ширли Темпл.
ШБ: Как долго ты был у неё?
МД: Мы провели вместе несколько часов. Я приехал в её дом. Побывав там, я чувствую себя как бы заново рождённым, правда. Не думал, что расплачусь при виде неё, но я не сдержался. Я сказал: «Если бы ты знала, что ты спасла мою жизнь». Она мне: «Что ты имеешь в виду?» Я сказал: «Я столько раз был на грани, готов был признать себя побеждённым, но я смотрел на твоё фото и чувствовал, что есть надежда, и так пережил трудные времена». Она спросила: «Правда?» И я сказал: «Да».
У меня был человек, который со мной путешествовал. Его работа заключалась в том, чтобы, прежде чем я приезжал в какой-либо отель, он должен был украсить в отеле комнату фото Ширли Темпл. Я это делал много лет. Он собирал для меня её фото и вырезки о ней, это была его работа. Так что когда я входил, я сразу её видел. В гримёрных её фото было приклеено к моему зеркалу. Она была так счастлива, и сказала: «Я люблю тебя, и мне бы хотелось, чтобы мы были узнали друг друга ближе». Она сказала: «Давай ты мне будешь звонить, я хочу этого, понимаешь?» Она взглянула на меня и посмотрела: «Прости, что я выросла». Я сказал: «Тебе не нужно просить прощения, потому что я знаю, каково это, я прошёл через то же самое».
Однажды я был в аэропорту – я никогда в жизни этого не забуду – и там была одна женщина, которая сказала: «О, Пятёрка Джексонов! О Боже мой! А где маленький Майкл? Где маленький Майкл?» И я говорю: «Я здесь». И она такая: «Бееее! Что это с тобой?» Людям хочется, чтобы ты вечно был молодым, ребёнком. Ты проходишь через этот неловкий возраст, а они хотят, чтобы ты оставался маленьким. У неё (Ширли Темпл) это происходило очень трудно, потому что она не просто столкнулась с переходным возрастом, для неё это означало конец карьеры. Но я пошёл дальше. В основном детям-звёздам это не удаётся, потому что они начинают разрушать сами себя. Они разрушают себя из-за того, что на них очень давят.
ШБ: Что значит давят?
МД: Их очень любили и восхищались ими, а когда они достигают определённого возраста, в киноиндустрии в них больше не нуждаются. Зритель их больше не узнаёт. Они становятся героями вчерашних дней. Многие из них не доживают до 18-19 лет, до двадцатилетия… Это правда, возьми хотя бы мальчиков из «Our Gang». Бобби Дрисколл, сыгравший «So Dear In My Heart», «Song of the South», умер в 18. Стоит только проследить за тем, как складываются их жизни, это же страшно.
ШБ: Вы это с ней обсуждали?
МД: Да. Мы говорили об этом.
ШБ: Как происходит трансформация от статуса большой звезды к взрослению, когда ты больше не являешься хорошеньким ребёнком?
МД: Она сказала, что была очень сильной, а это очень тяжело, и она много плакала. Так всегда бывает. Я тоже ужасно много плакал. Она очень стойко это перенесла, а это тяжело. Она сейчас пишет ещё одну книгу. Одну уже написала, и пишет другую. Первая называлась «Ребёнок-звезда». Я ещё не читал её, не готов.
ШБ: Не кажется ли тебе, что она – одна из немногих людей, понимающих тебя, потому что у тебя не было детства, как и у неё?
МД: Я спрашивал её: «Тебе нравилось всё это?» Она сказала, что очень нравилось, а я сказал: «Мне тоже это нравилось». Мне всегда нравилось быть на сцене, выступать, но были и такие, как Джуди Гарланд, которую к этому толкали, которая не хотела этим заниматься, а это просто ужасно. Элизабет прошла через это. Она вернулась из ада, побывав звездой в детском возрасте, поэтому мы и понимаем друг друга так хорошо. Действительно хорошо понимаем.
ШБ: Все ли те, кто были звёздами в детстве, любят тебя? Все ли любят детей?
МД: Они все любят детей, все. Они все окружают себя игрушками, ведут себя как дети, потому что у них не было возможности побыть детьми. У них всех в доме есть странные вещи, и этого никто не понимает. Об этом ещё не писали книг, потому что нас очень мало, таких, кто пережил это и может об этом говорить. Это нелегко… правда, нелегко.
ШБ: Ты чувствуешь себя уверенно в её обществе? Ты сказал, что чувствовал, как будто заново родился. В её присутствии ты как бы очищаешься?
МД: Ммммм, да. (Плачет) Не думаю, что ты можешь понять.
ШБ: Честно говоря, не до конца, но очень стараюсь.
МД: Но на самом деле не понимаешь, правда?
ШБ: Я стараюсь. Просто объясни мне, откуда идёт эта боль? Можешь ли ты объяснить, или когда ты с Ширли, тебе не нужно объяснять? Она просто понимает?
МД: Это как телепатия. Можно почувствовать друг друга так, как будто поговоришь, просто посмотришь в глаза друг другу – и я чувствую её, а она меня. Ты подхватываешь и очень быстро распознаёшь мысль. Это как общение без слов. Я знал, что когда я с ней встречусь, я буду так её чувствовать. Я это знал. Точно так же и с Элизабет (Тэйлор).
ШБ: Но каков источник твоей боли, Майкл? Когда ты не можешь сдержать свои чувства, как сейчас, что причиняет тебе боль?
МД: Больно то, что всё это случилось так быстро, так быстро прошло время. Ты чувствуешь, как много ты пропустил. Я бы ничего не изменил. Но боль происходит из осознания, что у тебя не было возможности делать важные простые вещи, от этого больно. Простые вещи, как, ну не знаю… У меня никогда не было дней рождений, не было Рождества, я не мог себе позволить проспать – ничего из таких простых, смешных вещей. Или такого, чтобы пойти в магазин и просто схватить что-нибудь с прилавка, ну знаешь, то, что происходит в обществе и считается нормальным.
ШБ: Значит, весь мир мечтает о том, чтобы очутиться перед стотысячной толпой народа, пришедшего на твой концерт, а ты мечтаешь о простых вещах, которые может делать любой другой человек?
МД: Вот поэтому я дружу с людьми, которые не являются знаменитыми. Обычно это обыкновенные семьи. Мне хочется знать, чем они живут. Поэтому я вошёл в ту хижину в Китае или в землянки в Южной Америке. Мне хочется знать, как это. Я ночевал в странных местах, и мне говорили: «Ты что, чокнутый?» А я говорю: «Нет, мне просто хочется это попробовать».
ШБ: Как ты чувствуешь то, чего был лишён? Тебе кажется, что ты упустил что-то существенное, без чего нельзя жить? Ведь практически только в детстве тебя любят, не ожидая от тебя доказательств того, что ты этого достоин. Тебе этого не хватило? Ты всегда должен был работать, что-то доказывать, тебе никогда не доводилось просто быть. Тебе всегда приходилось чувствовать, что тебя оценивают, судят, смотрят на тебя. Ты был объектом, на которое было направлено любопытство?
МД: Да, и от этого устаёшь, это изматывает до последней степени. Ты никуда не можешь пойти без того, чтобы не продумать, что говорить и что делать, а это так меня изводит. И ты – никто, кроме как персона, о которой пишут, никто. Мало приятного, когда тебя называют «Whacko». Людям кажется, что с тобой что-то не в порядке, потому что они это придумали. А я совсем не такой. Я абсолютная противоположность.
ШБ: Кто-то когда-то сказал, что сущность одиночества – это чувствовать, что тебя не понимают. Бывает ли, что ты чувствуешь себя одиноким где-либо именно по этой причине?
МД: Да, конечно.
ШБ: Ты там, но ты совершенно один, и тебе так тепло с Ширли Темпл или такими, как она, потому что вы с ней в одной и той же одинокой стране?
МД: Да, она понимает это. И с ней можно поговорить. Трудно заставить понять это других людей, потому что они этого не испытывали. Для того, чтобы знать, каково это, это надо почувствовать, окунуться в это.
ШБ: У Ширли Темпл Блэк остались детские черты характера, так же, как у тебя? Она любит играть, или тебе пришлось что-то сделать, чтобы она это в себе обнаружила?
МД: Да вот совсем недавно было. Она подошла к двери в фартуке. Она готовила на кухне, а после того, как мы поели, она всё держала меня за руку и гладила её, как будто знала, что нужно делать, ты понимаешь? А потом мы сидели за столом, разговаривали, мы просто сидели и разговаривали. Я смотрел эти прекрасные фотографии. Все фильмы, в которых она когда-либо снялась, у неё есть в фотографиях, они стоят в шкафу. Там снимки Джоржда Харрелла, великого фотографа. Смотришь на них, и это просто захватывает. У неё сохранились все платья, которые она когда-либо надевала в своих фильмах. Она всё сохранила. Я пообещал ей, что создам музей детей-звёзд, и она отдаст туда всё то, что у неё скопилось, все эти фото, всё – чтобы отдать дань детям-звёздам. Люди ведь не знают, что происходит с такими детьми. Не думаю, что люди знают, что Бобби Дрисколла, после того, как он пропал примерно на год, никто не узнал. Даже его семья не узнала его в том нищем, которого похоронили в бесплатной могиле после передозировки героина. Он был гигант студии Дисней, он озвучивал Питера Пэна. Он играл в «So Dear to My Heart», получил академическую награду за «The Window» и «Song of the South». Я просто вижу этих детей и чувствую себя причастным.
ШБ: Ты хочешь встретиться с ней снова?
МД: О да. Хочу пригласить её в Неверлэнд. Она сказала, чтоб я обязательно передал привет Элизабет, всё о ней спрашивала.
ШБ: Они знакомы?
МД: Они встречались, проводили вместе какое-то время. Но сегодня я сказал Элизабет, и она сказала: «Оооо, обязательно передай привет и от меня!» Я рассказал Элизабет, что провёл у неё уикенд, а она спросила: «Да ну?» И я сказал: «Да». А она была в шоке, что я туда поехал. Это было замечательно.
ШБ: Что было такого в Ширли Темпл, именно в ней самой, что так глубоко тронуло тебя? И как ты думаешь, есть ли в любой маленькой девочки такая вот Ширли Темпл внутри?
МД: Её невинность, и то, как она могла доставить мне радость, когда я чувствовал грусть. Её пение и танцы меня не так трогали. Просто её существо. У неё дар возвращать людям внутренний покой. Такой дар есть у всех детей, но, Господи, она для меня как ангел, и каждый раз, когда я её вижу - в фильме или на фото – мне так хорошо. У меня в комнатах есть её портреты. Я от этого счастлив.
ШБ: Увидел ли ты в Ширли Темпл Блэк ту самую Ширли Тэмпл, когда ты с ней встретился? Она всё ещё как девочка? Она похожа на тебя? Сохранила ли она детскую непосредственность, смог ли ты помочь ей раскрыться?
МД: Всё это в ней есть. Она такая милая.
ШБ: Много ли рядом с тобой людей, которым это нравится? Это реалистично? Много ли встречается тебе взрослых, рядом с которыми можно быть беззащитным, от кого не надо закрываться, кого не надо бояться?
МД: Очень мало.
ШБ: Значит, немногие этого достигают. Это такие люди, как Элизабет Тэйлор, обязательно те, кто были звёздами в детстве? Люди, у которых не было детства, проводят свою жизнь в попытках наверстать его? Поэтому они вот такие непосредственные?
МД: Да, и у некоторых людей это есть от природы. Это присуще многим творческим людям, у которых было великолепное детство. Я с такими и встречался, и работал, это и режиссёры, и писатели, и нам кажется, что в этом мы одинаковы. Мы коллекционируем похожие вещи, нас интересует одно и то же. Это встречается. Спускаешься в подвальный этаж дома Джорджа Лукаса и видишь, что всё, что собирает он, собираю и я. Стивен Спилберг любит и собирает то же, что и я. Мы просто помешаны на коллекционировании. Это простые вещи – старые вкладыши от жвачек, определённого рода журналы… и это может быть коллекция подлинников Нормана Роквелла. Просто я был в доме у Стивена Спилберга как раз сегодня, и он подарил мне одно из самых лучших полотен Нормана Роквелла. Большое и красивое.

Элизабет Тэйлор: особая связь

МД: Элизабет Тэйлор очень детски-непосредственная. Невозможно ничего поделать, если она говорит: «Я не хочу этого делать!» Когда вышел мультфильм «Жизнь насекомых», она не давала мне покоя, уговаривая построить распорядок дня так, чтобы мы смогли пойти посмотреть этот фильм. Так что нам пришлось идти в публичный кинотеатр около часа дня. Она меня заставляет куда-либо ходить каждый четверг, потому что, по её словам, я веду слишком замкнутый образ жизни. В такое время обычно все на работе, так что там никого нет, и мы никогда не платим. Мы приходим ни с чем, а нам всегда: «О, это же Элизабет Тэйлор и Майкл Джексон!» Нам бесплатно дают попкорн, всё, как полагается. Ей так понравилась «Жизнь насекомых», и ещё ей нравится Неверлэнд. Она катается на каруселях и чёртовом колесе, но никогда не ездит в комнату страха.
В Элизабет Тэйлор есть и ещё кое-что от ребёнка. Когда ей было восемь-девять лет, она снималась в «Джейн Эйр». Наши отцы похожи, они оба грубые, с тяжёлым характером. А она игривая, молодая и счастливая, и всегда найдёт над чем посмеяться, даже если ей плохо. Она всегда готова играть, плавать в бассейне. Ей очень хорошо удаётся общение с детьми. Она любит игрушки и мультики. Я столько всего от неё узнал. Она рассказывает мне о Джеймсе Дине и Кларке Гейбле, Спенсере Трэйси и Монтгомери Клифте, потому что она снималась вместе со всеми этими людьми. Она рассказывает мне, какими они были на самом деле, кто был хорошим человеком, кто – не очень.
Мы были в Сингапуре – она почти везде сопровождала меня во время тура Dangerous, и мы подумали, а не пойти ли нам в зоопарк. И мы там гуляли, и у нас получился такой личный тур, было так весело. Она крёстная Принса и Пэрис, а Макколей – их крёстный. В ней каким-то образом сохранилась там девочка, которую все видели в «Джейн Эйр» и «Возвращение Лэсси», всё это в ней осталось: в её глазах, в том, как она по-детски светится изнутри. Это так ценно. Но такая же и Ширли (Темпл Блэк). Она говорит: «Ты это чувствуешь, правда? Ты – один из нас».
Мы с Элизабет Тэйлор – как брат и сестра, мать и сын, как любовники, как подходящие друг другу ароматы. Это нечто непередаваемое. Мы так скулим иногда друг другу по телефону: «Ты мне так нужна…» - «О, ты мне тоже так нужен…» Мы можем разговаривать о чём угодно. Она мой самый верный друг. Говорит, что обожает меня и сделает для меня всё. Говорит, что в Голливуде надо снять фильм и пригласить нас на главные роли. Нам просто нужно что-то всё время делать вместе.
ШБ: Ты ревнуешь, когда она встречается с другими мужчинами? Она ведь вышла замуж у тебя во дворе.
МД: Ревную ли я? И да и нет. Я знаю, что если бы между нами было что-нибудь романтическое, пресса издевалась бы над нами и называла бы «странной парочкой». Это всё превратилось бы в цирк и принесло бы всем только боль. Знаешь, иногда я катаю её на кресле, когда она не может ходить. То, что между нами – это никого не касается. Мне нужно быть с людьми, похожими на меня. Некоторые рэперы говорят мне: «Давай развеемся. Пойдём в клуб». А я говорю: «Что? Развеяться? Не думаю». Просто это то, что не находит во мне отклика.
В том туре (Dangerous) она меня кормила, потому что я не мог есть. Когда меня что-то расстраивает, я перестаю есть, и иногда доходит до того, что я теряю сознание. (Обвинения в совращении были выдвинуты против Майкла как раз когда он был в туре в 1993 году. Отсюда и причина расстройства.) Она брала ложку, открывала мне рот и заставляла есть. Говорила, что будет всё время рядом, а её доктора не позволяли. Но она поехала в Таиланд и ездила со мной всё время, до концертов в Лондоне. Кончилось тем, что я гостил у Элтона Джона, и он был так добр, что прятал меня от всех. Он – один из самых замечательных людей на планете. Мы с ним вместе заботились о Райане Уайте, взяли на себя все расходы на его лечение.
Потом меня начали кормить внутривенно. У меня бывало такое уже несколько раз – я мог неделями обходиться без еды. Я ем только для того, чтобы себя поддерживать. Мне неприятно есть пищу, которая была живая, а потом её убили, чтобы подать на мой стол. Поэтому я стараюсь быть строгим вегетарианцем, но врачи всё время пытаются ввести в мой рацион курятину и рыбу.

Могут ли дети научить нас любви?

ШБ: Как ты думаешь, могут ли дети научить нас любить?
МД: Да, своим особым способом. Ведь они так привязчивы. Они могут научить нас привязанности и эта привязанность – их основное качество, так же как и чистая невинность. Потому я и люблю их так сильно. На днях я говорю Фрэнку: «Фрэнк, я просто влюблён в невинность, вот что я люблю. Поэтому я так люблю детей». Невинность – это Бог. Быть таким чистым, относиться к жизни с такой замечательной перспективы, просто чудесно… Ребёнок ходит по дому, а ты его спрашиваешь: «Чем ты занимаешься?» А он отвечает: «Не знаю, просто играю». Это так мило. Мне так это нравится. Поэтому на картине (на стене в доме Майкла висит картина, на которой сотни детей играют в Неверлэнде)… один ребёнок кричит от удовольствия. Ему так хорошо. Он кричит потому, что ему просто хочется кричать. Мне это очень нравится. Я просто влюблён в это.
ШБ: Дети почти так же сильно, как верят в любовь, не боятся боли. А люди сегодня бояться любить.
МД: А любовь и влюблённость – разные вещи? Поэтому я и смущаюсь. Мне кажется, состояние влюблённости – это то, чего люди ждут. Я стремлюсь к этому на сцене.
ШБ: Как ты думаешь, романтика придумана голливудскими фильмами?
МД: Да, многие из них.
ШБ: Дети несколько романтичны. Они влюбляются в детских садах.
МД: Ты имеешь в виду эти детские влюблённости?
ШБ: Да.
МД: Да, они влюбляются. Они могут показать взрослым пример того, как быть любящим и нежным, они учат нас таким образом, который, возможно… Они дают шанс каждому, и я учу Принса и Пэрис любить каждого человека.

Почему Майкл остался подобным ребёнку

ШБ: Употребляя выражение «взрослый», мы имеем в виду зрелый, уравновешенный, образованный, воздержанный. Ещё терпеливый. Но у этого слова есть и негативное толкование, и мне бы хотелось, чтобы ты об этом сказал. Это может значить – циничный, недоверчивый, плетущий интриги, занимающийся манипуляциями, безнравственный, нетерпимый, потрёпанный жизнью. Скажи, какому негативу учатся люди по мере взросления?
МД: У взрослых просто столько всяких проблем. На них повлияли мысли и чувства многих других людей. Поэтому я почти не доверяю собакам. Дело не в собаке. Гнев и отчаяние человека влияют на собаку, и они становятся такими злобными, сумасшедшими существами. И я не знаю, какую вложенную в неё информацию несёт собака, когда она подходит ко мне и обнюхивает. Поэтому мне страшно.
ШБ: Значит, тебе важно знать, каковы мотивы существа. Тебе важно знать, злобная у него натура или…
МД: Да! Но для меня это ещё и лучшая модель того, какой след человек может оставить. Где-то в этой жизни люди теряются, а я верю в то, что нужно оставаться просто детски-непосредственным, невинным и простым. Как сказал Иисус: «Пусть больший среди вас станет как это дитя. Будьте как дети, и станете в Моих глазах величайшими». Когда ко мне сначала приходит множество взрослых, они смотрят оценивающе: в чём ты одет, с кем ты. Я это вижу. А потом они заговаривают со мной и замечают, что я такой же простой человек, желающий быть другом, и их сердца тают. Я это вижу.
ШБ: Значит, дети ведут себя интуитивно. Они не осуждают.
МД: Да, они пускают всё по течению. Дети говорят: «О Боже, это же Майкл Джексон!» А я им: «Привет!» Взрослый улыбнётся и ответит «Привет». Потом, если они начнут оценивать, то скажут: «Мне нравится то, что ты делаешь», но всё, что у них на душе, они не покажут. (Они постараются сдержать то, что очень рады встрече).
ШБ: Но почему? Почему мы скрываем свой энтузиазм? Они что, хотят показать: «Ты меня не превозможешь… Я тоже личность». Может быть, это в целях безопасности?
МД: Они включают психологическую блокировку: как ко мне подойти, что сказать, а что нет. (Но я бы хотел, чтобы они просто знали, что им надо) просто быть самими собой, быть как дети. Будьте непредвзяты. Будьте такими, как после своего рождения.
ШБ: Может быть, ты говоришь им: «Я не пытаюсь быть выше вас. Я – такой, какой есть, и вам тоже хорошо бы быть самими собой».
Это почти так же, как когда говорят, что дети к тебе ближе, чем взрослые.
МД: Конечно, ближе. Мне легче установить с ними контакт. Они не приходят к тебе со всем этим багажом. Они просто играют. Они ничего от меня не хотят. И мне ничего от них не надо, кроме их любви и искренности, и ещё – вместе почувствовать счастье и волшебство.
ШБ: Можно сказать, что взрослые превращают тебя в кого-то, кем ты быть не хочешь. Ты не хочешь защищаться, быть искусственным, и не хочешь разговаривать о глупостях. Когда к тебе подходят дети со всем своим энтузиазмом, ты – Майкл. Но в окружении взрослых ты другой. Вот ты использовал аналогию с собакой. Ты не знаешь, как реагировать, поэтому ты защищаешься. Тебя заставляют быть тем, кем ты не хочешь быть.
МД: Это верно. Поэтому я и стал… Не хочу сказать, что я позволил им выиграть эту войну, но мне просто не хочется быть в этом обществе. Можешь поместить это в книге. Мы сможем изменить ею многих взрослых (чтобы они стали более непосредственными). Мы сможем их буквально и ментально обновить нашими словами и этой книгой, что бы мы ни делали. Но ведь так много людей закроют свой разум, потому что они не хотят меняться, отказываются видеть свет. Но мы могли бы помочь очень многим, а многим людям очень, очень тяжело. Они уже сложившиеся личности. Но я верю, что тебе удастся многих изменить. Это самое чудесное во всём том, что мы затеяли. Ты сможешь это до них донести. В Неверлэнд приезжают взрослые и говорят мне: «Знаете, мы многие годы не делали всего того, что делали здесь… Здесь можно отпустить своего внутреннего тюремщика и снова быть ребёнком». И я говорю: «Для этого Неверлэнд и предназначен. Чтобы вы вернулись к невинности. Чтобы веселились».

Отец Принса и Пэрис

МД (Принсу): Принс, что смешит папу?
Принс: «Три урода».
МД: Правильно. Я их люблю. Глядя на толстяка, я просто пищу от смеха. Я вожу кассету с «Тремя уродами», куда бы ни поехал. Они делают меня счастливым. Всю жизнь их смотрю.
ШБ: Что в них такого? То, что они могут бить друг друга, но при этом никому не больно, и всё только смешно?
МД: Да. Кёрли – убийца. Помнишь, Кёрли – это толстый, правильно, Принс? (Принс начинает скакать по комнате, изображая Кёрли). Да, ему тоже они нравятся. Как я их люблю!
ШБ: Ты хохочешь, глядя на них?
МД: Да, я просто пищу! Я везде их с собой вожу. Они делают меня счастливым. Я их люблю. Всю жизнь их смотрел.
Принс: Папа, я хочу посмотреть Питера Пэна.
МД: Я тоже.
Принс: Хочу пойти на рыбалку.
МД: Мы как-нибудь пойдём на рыбалку, при условии, что каждую пойманную рыбу будем тут же выпускать в воду.
ШБ: Не кажется ли тебе, что, возможно, в награду за то, что ты делаешь для детей, Бог проявил к тебе большую милость, дав двоих действительно незаурядных детей, привязанных к тебе… что среди людской подлости и злобы Бог сделал тебе два таких исключительных подарка?
МД: Хорошо, если это так. Думаю, они действительно подарки. Думаю, все дети – это подарки.
ШБ: Ты стал ещё больше любить детей после того, как у тебя появились Принс и Пэрис?
МД: Люблю их точно так же и ещё больше. Мне трудно сказать «мои дети», потому что у меня нет чувства собственничества по отношению к ним. Моя бывшая жена Лиза сильно меня подкалывала на этот счёт, потому что она всегда заботилась о своём, а не о чужом.
Я знаю, что их будущее будет совершенно другим, если мы будем делать то, что собираемся (имеется в виду наша инициатива приоритета детей). Приходит время, когда можно сказать: «Ты, именно ты для меня важен. Это твой день. Не Рождество, когда мы празднуем рождение Христа. А то, что касается нас с тобой. Я дарю тебе свою любовь». Вот в чём будет разница. Я люблю своих родителей. Считаю маму святой. Она… она не от мира сего. Она невероятно чудесная. Я не могу сказать о ней ничего плохого. Хорошо бы было, правда?
ШБ: Значит, первое, что бы ты хотел, чтобы узнали Принс и Пэрис, до того, как они выучат буквы и научатся одеваться самостоятельно, - ты хочешь, чтобы они знали, что папа их любит.
МД: Да, да. Взять их за руки, посмотреть в глаза и сказать: «Я люблю вас». Они запомнят это на всю жизнь. Я каждый день говорю это Принсу и Пэрис.
ШБ: Это то, что никто не сможет у них отнять. Это начало любого знания – знать, что тебя любят.
МД: Любят, истинно любят… Брать их за руки, потому что прикосновение для детей очень важно, и их нужно обнимать, каждый человек это знает. Но не каждый знает, какая в этом сила.

Дух игры

ШБ: Расскажи мне что-нибудь об играх. О том, как ты любишь бросаться водяными шариками.
МД: Водяными шариками?
ШБ: Да, в Неверлэнде.
МД: Думаю, лучший способ растопить лёд между тобой и кем-то, кого ты плохо знаешь, это поиграть с ним. Игра сближает быстрее, чем что-либо другое. После пожатия рук до открытого разговора дойти труднее, чем после совместных игр. Думаю, это лучший способ, и думаю, что сломать лёд легче с помощью хорошего боя водяными шарами, когда вы вместе бегаете, катаетесь на велосипедах, смотрите друг на друга смеясь, улыбаясь – это лучший способ сразу по-настоящему узнать человека. И люди понимают, что ты весёлый и простой, а они тоже ассоциируются у тебя с весельем. Думаю, это важно, не так ли?
ШБ: Да. Но мне бы хотелось, чтобы ты описал эти игры. У тебя в Неверлэнде есть крепость для сражения водяными шариками, вы разбиваетесь на две команды. Когда мы гостили там, то не играли в водяные бои, помнишь, потому что шёл дождь?
МД: У нас две команды, красная и синяя, мы сражаемся друг с другом. Существуют водяные шарики и пушки, из которых можно стрелять водой на шесть футов в любую сторону, а также пистолеты, заряжающиеся шариками, и кнопки, стреляющие струями. И если красная команда добирается до синей, нажав на свою кнопку три раза… Красная команда может отключить синюю, но для этого надо забежать ей в тыл и отключить воду, и тогда мы их обрызгиваем. Когда я говорю о струях, это как оросительные установки, фонтанчики, это как будто везде включается душ, и тебя просто окатывает водой. Кто первый нажал на кнопку три раза, тот победил. А проигравшему приходится сесть одетому на эту круглую штуку, а вы толкаете этот шар, и он падает в воду. Все промокают до нитки, а потом идут в бассейн и прыгают туда прямо в одежде. Так что проигрывать тоже очень весело.
ШБ: Значит, когда в Неверлэнд приезжают гости, вы часто разбиваете лёд с помощью боёв водяными шариками. Дети играют со взрослыми?
МД: Со взрослыми.
ШБ: И как они это воспринимают? Часто ли приходится видеть, как серьёзные люди вдруг преображаются?
МД: О, им это нравится! Они смеются, снимают всё на видео, а когда все обсыхают и садятся обедать, мы смотрим видео на большом экране, и все хохочут, понимая, как это было весело. Это удивительно.
ШБ: Играете ли вы таким образом с крупными деятелями шоу-бизнеса?
МД: Нет… да… кое-с-кем из кинобизнеса, например, с Кэтрин Бирн или Стивеном Спилбергом… у нас были грандиозные бои.
ШБ: А дети, больные раком, играют?
МД: Иногда мы играем на лугу. Мне больше нравится в крепости. Там мосты. Приходится по ним бегать, а это так весело.
ШБ: Расскажи ещё что-нибудь в этом роде. Предположим, ты на встрече с представителями Сони или какой-нибудь встрече с представителями мира кино, во всех этих корпоративных сковывающих движения костюмах. Удавалось ли тебе когда-либо растопить лёд на серьёзных переговорах благодаря твоей ребячливости? Они все такие строгие, в голове одни цифры.
МД: Ты не представляешь. Ты не знаешь, какой я глупый. Каждый раз, когда я оказываюсь на подобных встречах, где все такие подтянутые, я постоянно смеюсь, не могу сдержаться, и приходится постоянно извиняться, и мой адвокат смотрит на меня и говорит: «Простите. Иногда на него находит». Потом все начинают смеяться, и в конце концов всем становится весело и легко, потому что иногда люди напускают на себя слишком серьёзный вид, а мне нравится, когда всё проходит в более непринуждённой обстановке. Ничего не могу с собой поделать. Правда, не могу.
ШБ: Когда ты так поступаешь, помогает ли это растопить лёд? Становятся ли люди ближе, легче ли проходят серьёзные переговоры? Чувствуют ли люди, что они чересчур серьёзны, когда такое происходит?
МД: Думаю, да. Думаю, у людей много общего, мы правда все очень похожи. Можно видеть во всём смешную сторону, смеяться над одним и тем же. Это и объединяет человечество. Мы действительно все похожи. Все.
ШБ: Смеясь, нам легче всего найти друг в друге нечто общее?
МД: Смеются все одинаково, правда? Мы действительно все одинаковы. Я часто это наблюдал.
ШБ: А как насчёт розыгрышей и тому подобном? Помнишь Майкла Штайнхардта в зоопарке? Он был одним из лучших менеджеров на Уолл Стрит, но прославился тем, что вылил ведро воды на одного слишком серьёзного парня. Он был легендарным шутником.
Штайнхардт, мой хороший друг, известный еврейский филантроп и основатель фонда «Израиль по праву рождения». Он очень любит животных и имеет собственный частный зоопарк.
МД: Да ты что? Разводить людей - это же моё самое любимое занятие! Я люблю это делать, но боюсь, что некоторые разозлятся, хотя иногда мне плевать. Но я всё время это делаю. У меня есть бомбы-вонючки и водяные шары. После съёмок каждого видео, в последний день съёмок весь павильон воняет тухлыми яйцами, и всё превращается в веселье, потому что все знают, что я этим занимаюсь, когда заканчиваются съёмки. А я ухожу. Мне нравится.
ШБ: Бывает ли, что очень серьёзные люди становятся более простыми, когда это происходит?
МД: Да, они потом рассказывают, как было весело. Это же радость.
ШБ: Помнишь, в пятницу вечером одной из моих гостей была женщина лет сорока, большая шишка. На неё работает около ста человек. Но какую цену она за это платит? У неё нет семьи, нет детей. Она говорит, что у неё нет времени на свидания. Я сказал: «А как насчёт пятничных вечеров?» «Что ж, - сказала она. – Мне стыдно признаться, но обычно я в офисе до 11-12 ночи, и даже по пятницам». И вот она пожертвовала своей личной жизнью, чтобы развивать этот большой бизнес. Что бы ты сказал таким, как она?
МД: Я бы хотел показать им удивительные вещи, которые они упускают, попросить их быть не слишком серьёзными, не такими трудоголиками, даже несмотря на то, что я сам трудоголик. Но иногда нужно уметь остановиться и повеселиться. Нужно веселиться, потому что однажды… срок нашей жизни на этой планете может быть очень ограничен, и я думаю, что настоящая семья, чудесные воспоминания, отношения с детьми – это самые ценные сокровища. У меня были чудесные времена. Когда мне грустно, я вспоминаю хорошее, и мне становится лучше. Иногда я делаю это в постели ночью, когда я недоволен собой. Я концентрируюсь на мысли о чём-то прекрасном, о каком-то замечательном событии, и чувствую, как в моём теле происходит какая-то химическая реакция, как будто я снова это переживаю и наслаждаюсь моментом. Меня может расстроить, если какой-нибудь идиот – хуже, чем те «Уроды» – полный идиот напишет обо мне какую-нибудь чушь, совершенную неправду, абсолютно не соответствующую тому, что случилось на мероприятии, на котором я присутствовал. Я очень злюсь, но стараюсь не злиться, потому что этим я причиняю боль сам себе. И я начинаю представлять, как я лечу по воздуху, а ветер бьёт мне в лицо. Я это испытал в Африке. Я поднялся в вышину, и был там так счастлив, я летал – думаю, это одно из лучших испытанных мной ощущений. Это свобода. Это счастье. Думаю, это квинтэссенция счастья. Это высшая степень радости.
ШБ: Ты когда-нибудь, закрыв глаза, представляешь себя перед толпой обожающих тебя фанов? Это помогает?
МД: Я люблю огонь, волшебство ощущения, когда ты можешь управлять аудиторией, люблю это чувство. Но это не сравнится с ощущением полёта. Или с тем, как ты смотришь на панораму какого-то живописного места, красивого до слёз. Я плачу. И говорю: «Спасибо». Смотришь на небо, а там облака оранжевого и пурпурного оттенка. Боже, как это красиво. Я сразу начинаю молиться. Я стараюсь оставить в памяти как бы снимок этого момента, потому что хочу его запомнить.
ШБ: Как ты молишься в такие моменты?
МД: Боже, как это красиво. Спасибо, что создал небо и землю такими прекрасными. Может, кто-то не понимает и не ценит этого, а я понимаю. Спасибо, большое спасибо. Вот так я говорю. Бывало, я обращаюсь к человеку рядом: «Посмотри, какое красивое небо!» А он: «Да, красиво». И я думаю: «Наверное, со мной что-то не так. Почему я это вижу, а они нет?» Почему для меня это так ценно, а для них нет? В Париже я был в музее, и клянусь, мои телохранители свидетели того, что со мной случилось – им пришлось меня поддерживать. Я разрыдался, и леди, которая нам всё показывала, спросила: «Что с ним?» А они сказали: «На него слишком действует то, что он увидел».

Розыгрыши

ШБ: Расскажи ещё о своих розыгрышах.
МД: Однажды я взял целую бутылку скотча, налил из неё себе в стакан на серьёзной встрече и выпил залпом. Проглотил и стал тяжело дышать, и все замерли. А в бутылке была вода. Они помирали со смеху. Мне нравится такое вытворять. Я их всех сделал, Шмули. Они же думали, там водка.
ШБ: Как-то я был в гостях у брата в Лос-Анджелесе. Мы с Дебби тогда ещё встречались. Дебби приехала в мой дом, потому что мы хотели пожениться, и хотели получить благословение моего отца, мы ведь придерживаемся традиций. Мой отец – он с ближнего востока – посмотрел на Дебби, а ей было всего 19, и мне 21. Я очень рано женился.
МД: Я бы тоже так хотел.
ШБ: Я всегда говорю, что лучше жениться на подходящем человеке в неподходящее время, чем наоборот. Ну так вот. Ты знаешь этот самый острый перец, такой маленький красный. Мой брат, большой шутник, сказал Дебби, а она была такая милая, доверчивая: «Попробуй!» Она спросила: «А он не острый?» Он говорит: «Нет, это сладкий». Дебби берёт два и кладёт в рот. Краснеет, багровеет, потом синеет, и говорит: «О Боже, воды!» Брат говорит: «Вот вода», и даёт ей, а она выпивает до дна. А там была водка. Неразбавленная. Вот так она впервые встретилась с моей семьёй. Дебби не умеет пить. Она даже вино редко пьёт. Тогда она чуть не отдала концы.
МД: Смешно.
ШБ: Дебби очень наивно-простодушная. А расскажи о каких-нибудь своих розыгрышах?
МД: Я хулиганю. Расскажи, Фрэнк.
Фрэнк: Шмули, мы ездили на юг Франции за музыкальной наградой. Жили в номере с видом на океан. Прекрасный вид. Внизу люди едят в ресторане, в элегантных галстуках, костюмах, такие великолепные. Едят. Было где-то 7:30-8 вечера, и ещё было светло. Мы посмотрели друг на друга, и у нас появилась одна и та же мысль. Мы бросили (тут неразборчиво, потому что Майкл и Фрэнк смеются)… И на столе – потоп. Мы так хохотали, что чуть не умерли. Они встали и ушли.
В ту же ночь, часа в 4 утра, вышли люди встречать рассвет. Они пели. А мы взяли ведро воды и ждали, когда они подойдут ближе.
Мне нравятся такие штуки. Они так и не поняли, откуда это на них вылилось.
МД: Было так смешно.
ШБ: Тебя когда-нибудь ловили?
МД: Нет. Я попросил одного из моих постановщиков раздобыть для меня лазерную указку вот такой длины (показывает рукой), она светит на несколько миль вперёд. Люди, бывало, шли несколько кварталов в сопровождении этой красной точки. Мы везде такое делаем. И здесь, в «Четырёх сезонах». Вызывали полицию, стучали в двери. Года четыре назад. Мы светили в чей-то номер, это было так весело. Я спрятал эту указку, потому что не хотел, чтоб её отобрали. Пришла полиция, мой охранник с ними поговорил, позаботился обо всём. Я не знаю, что он там сказал. Да ладно, надо же немножко поразвлечься. Нам нравятся шутки с водой.
Фрэнк: Однажды мы были в отеле…
МД: В Южной Америке, да?
Фрэнк: Мы приспосабливали мусорное ведро, полное воды, так, чтобы человека, открывающего в дверь, окатывало водой.
МД: Я это обожаю.
Фрэнк: Мы стучали в двери и убегали. Человек открывает дверь. Бах! Вода.
ШБ: И это в отеле? Это та самая история про Южную Америку?
МД: Тогда было другое. Там люди любят выходить позагорать на балконы, прямо под тобой, без одежды, или вешают на перила своё бельё. Трусы сушатся на солнце, а тут – бум! И всё облито водой. Мне так это нравится, очень нравится. Мне это доставляет огромное удовольствие.
Фрэнк: Там были девушка с парнем, и девушка была топлес. Мы перегибаемся и видим их, и вдруг – бах!
МД (смеясь): Кайф когда попадаешь, а когда они отпрыгивают, меня это убивает.
ШБ: И тебя поймали только однажды с той лазерной указкой? Где она, кстати, сейчас?
МД: В кладовке где-то в Калифорнии. Надо бы найти. Надо бы везде её возить. Она светит на мили. Куда бы ты ни пошёл (Майкл показывает в окно на здания), везде за тобой следует красная точка.

Это не перевод книги,но так как эта ветка адресована  интервью Майкла и Шмули скину то что нашла о Шмуле Ботиче  сюда.

Автор  Amalir,она же  askarbinka

СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ДРУГ, И Я СКАЖУ ТЕБЕ - КТО ТЫ.

Мудрая пословица, не так ли?
Как правило, действительно, посмотрев на друзей человека, пообщавшись с ними, можно довольно четко сложить представление о самом человеке. Узнать какой он, каковы его убеждения и интересы, чем он живет и чем дышит, что любит и наоборот. Это – как правило. Но касательно Майкла – правила перестают работать. Майкл вне правил и рамок. Майкл вне досягаемости. И вне объяснения
Лиса Мария Пресли говорила, что не перестает удивляться и возмущаться тем, что Майкл притягивал непонятным образом разных нечистоплотных и неискренних в своих намерениях людей. ( попыталась облечь слова Лисы в более-менее литературные ). Собственно, чему она удивлялась? Она тоже оказалась «притянутой» Майклом.
Написать этот пост меня побудило прочтение статьи, которую перевела MJ FAN. Сначала хотела отмахнуться, ну сколько можно читать от «друзей» Майкла подобные «откровения». Но, подумав, решила – молчать нельзя. Привожу вышеупомянутую статью. Благодарю MJ FAN за перевод. обе девочки с майджексона и ведут дневники в ливинтернете

Трагическая смерть Майкла Джексона

http://www.huffingtonpost.com/rabbi-shm … 21341.html

Я был в отпуске с своей семьей в Исландии, когда мне позвонили из моего офиса и сообщили ужасные новости о смерти МД. Мы в этот момент находились в машине и просто не могли поверить услышанному. Все мои дети хорошо помнят Майкла. Он подарил им собачку - Машмеллоу, котороя до сих пор является членом нашей семьи. Моя дочь заплакала. И не смотря на то, что у меня защемило сердце при мысли о его 3-х детях, я не был шокирован этой новостью. Я со страхом ожидал этого дня и знал, что он наступит скорее раньше, чем позже.

На протяжении 2-х лет я пытался помочь Майклу привести в порядок его жизнь, как потом оказалось, безуспешно. Больше всего меня пугала не возможность нового обвинения и ареста, что и произошло в конечном итоге, а его смерть. Я сказал в своем интервью CNN от 22 ареля 2004 г. «Я ужасно боюсь того, что Майкл рано уйдет от нас и этот страх заставляет меня отдалиться от него. Я ужасно боюсь, что его жизнь будет внезапно оборвана. Когда у вас нет компонентов для здоровой жизни, когда вы полностью оторваны от всего нормального и когда вы супер звезда, тогда вы , не дай Бог, закончите как Джанис Джоплин, как Элвис... и Майкл движется в этом же направлении.»

Я не пророк, но не надо им быть, чтобы увидеть надвигавшуюся беду. Майклу было очень больно и его трагедия заключалась в том, что он старался избавится от боли, а не от причин, вызывавших ее. Много раз во время моих визитов я наблюдал его под действием успокоительных. Кто были эти врачи, которые пичкали его этой дрянью? Разве не было никого рядом, чтобы спасти его от самого себя? Разве не было никого, кто бы мог вмешаться?

К тому времени, когда я познакомился с Майклом (летом 1999) он уже был одним из самых известных людей на планете. Но он казался апатичным, сгоревшим, беcцельным. Он хотел помогать детям пользуясь своей славой, но не мог этого делать из-за обвинений в растлении малолетних 93 года. Он был оторван от семьи и отдален от церкви Свидетелей Йговы, которые были важны для него. Он с трудом мог собраться с силами, чтобы закончить абольм, над которым работал. Единственное что мотивировало его в жизни – это его дети, которым он полностью посветил себя.

На протяжении всего нашего общения я старался помочь Майклу понять, что его спасение зависит не от предстоящих концертов или продажи альбомов, но от возрождения связей с любимыми людьми, нахождения душевного якоря, замещения его желания привлекать всеобщее внимание добродетельными поступками и выробом в друзья мудрых, серьезных людей. Я познакомил его с Эли Уисел (Elie Wiesel), прошедшей через Холокост и ставшей лаурятом премии Нобеля. Мы вместе прочли лекцию в Карнеги Хол.А в Университете Оксфорда он прочел лекцию о прощении родителей. По дороге в Университет он позвонил своему отцу Джо и сказал, что любит его. Все это было серьезным прогрессом. Он приходил вместе со мной в синагогу и регулярно принимал учасние в Шаббате. Казалось, что он был на правильном пути.

Увы, Майкл не мог продолжить это духовное усилие. Он чувствовал, что многие мероприятия, в которые я пытался его вовлечь, такие как раздача детских книг родителям в Ньюакр, Ньюджерси, были слишком простыми с скучными для суперзвезды. Ему хотелось феерверка, вспышек и поклонения толпы.

Его трагедия заключалась в том, что он путал внимание с любовью. Я никогда не забуду как мы встретились, чтобы записать 40 часовую беседу, в которой он наконец-таки раскрыл себя для книги, которую я написал. Он повернулся ко мне и сказал: «Я собираюсь рассказать то, о чем никогда не говорил и все это будет правдой. У меня нет причин лгать тебе и Бог мой свидетель – я говорю правду. Я думаю, что я хотел весь этот успех и славу только потому, что хотел быть любимым. Это все, чего я хотел. Это действительно так. Я хотел чтобы люди любили меня по настоящему, т.к. Я никогда не чувствовал что любим. Я сказал себе – я знаю, у меня есть все необходимое. Может быть, если я отточу свое мастерство, тогда, возможно, люди меня полюбят еще больше. Я просто хотел быть любимым, потомучто для меня это очень важно – быть любимым и говорить людям, что я тоже люблю их. Говорить это смотря им в глаза.» В этих словах проскальзывает одиночество и печаль человека, окруженного аурой героя. Т.к. Майкл заменил любовь вниманием, которое он получал от поклонников, которые любили его за то чем он занимался, но у него никогда не было рядом человека, который любил бы его за то, каким человеком он был. Возможно поэтому когда его мночисленное окружение наблюдало, как он разрушал свою жизнь при помощи прописанных медикаментов – таким образом, он пытался лечится от призрачных физических болезней, которые были на самом деле ранами его души – они (окружение) позволяли ему разлагаться и разваливаться вместо того, чтобы выбрасить отраву в мусорный ящик.

Смерть Майкла – это не просто личная трагедия – это американская трагедия. История Майкла – это история исполнения американской мечты. Черный мальчик из бедной семьи, родом из Гари, Индиана, стал артистом – миллиардером. Но сейчас мы знаем, как закончилась эта история. Мы не можем купить за деньги самоуважение и тот факт, что вас узнают на улице прохожие, никогда не сможет заменить вам безусловную любовь родных и близких людей.

Я очень скучаю по Майклу. Он был далеко не святой. Но он обладал такой утонченностью и благородством души, которые я нахожу смиряющими и вдохновляющими в этом человеке. Мое сердце грустит о его детях, которых он так обожал, и которые обожали его. Я думаю о Принце и Пэрис и о том, как они были близки со своим отцом. Майкл говорил мне, что когда его дети вырастут, то биографы будут распрашивать их каким отцом он был. Он хотел, чтобы у них сохранились только самые теплые воспоминания. Но увы, эти воспоминания останутся не законченными.
Я молюсь за них, молюсь за его семью. И я молюсь за Америку.
Рабби Шмули Ботич.

«ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ
И НЕ ДРУГ, И НЕ ВРАГ, А ТАК...
ЕСЛИ СРАЗУ НЕ РАЗБЕРЕШЬ
ПЛОХ ОН, ИЛИ ХОРОШ...
В.С.Высоцкий

Я не хочу говорить о Шмули – друге Майкла. Об этом уже сказано достаточно. Сказано о странном желании издать книгу, чтобы «все наконец узнали каким настоящим был Майкл». Почему-то Шмули решил поведать миру о том, каким НАСТОЯЩИМ был Майкл Джексон спустя более чем 10 лет после того, как «узнал» Майкла Джесона лично и так близко, раскрывающего свои мысли и свое сердце. У «друга» Шмули Ботича не было желания познакомить мир с Майклом Джексоном ни в 2002, ни в 2003 году, ни в 2005 году – когда Майкл обплеванный и издерганный судебными слушаниями искал силы как жить дальше.

Я не буду говорить о том, насколько «лично» узнал «друг» Шмули Ботич своего друга Майкла Джексона. Читая его книгу, мне казалось, что разговаривают Шмули и Майкл на каких-то разных английских языках. Они как два иностранца – «моя твоя не понимать». Когда говорил Майкл – было все предельно просто и понятно. Когда начинал говорить Шмули – хотелось прям вставить свои «пять копеек» и закричать : «Шмули, ты совсем тупой, или притворяешься, что не понимаешь таких простых и понятных вещей, о которых тебе говорит Майкл? Чего ты переспрашиваешь? Шмули, может помолчишь, умнее выглядеть будешь!» Комментарии Шмули Ботича в рассмотрение не беру вообще. Их можно было бы отнести в книгу комиксов, если бы не было так грустно.

Я хочу сказать о Шмули Ботиче – священнослужителе. О раввине Шмули Ботиче.

Цитирую фразу из его «выступления»:

Я ужасно боюсь того, что Майкл рано уйдет от нас и этот страх заставляет меня отдалиться от него. Я ужасно боюсь, что его жизнь будет внезапно оборвана."

Это говорит священнослужитель? Человек, чья жизнь посвящена служению Богу и людям? Священнослужитель имеет особое сердце, любящее. Любящее всех людей, разных. На то он и пастырь. "Я есть пастырь добрый, я жизнь полагаю за своих овец" - так говорил Иисус Христос. В Евангелии от Матфея есть притча о заблудшей овце. Иисус Христос спрашивает: « ..кто из вас, имея 100 овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и прийдя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мной, я нашел свою пропавшую овцу. Сказываю вам – что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

Если священнослужитель Шмули Ботич ЗНАЛ, что Майкл и его жизнь « не в порядке» как он пишет, и что смерть Майкла – вопрос недалекого времени, то как священник ( не как «друг»), а как «пастырь добрый, жизнь полагающий за своих овец», он просто не имел духовного права поступать так, как поступил.

Еще раз повторю слова Шмули. Он БОЯЛСЯ, что Майкл уйдет от нас, что он в беде, и ПО-ЭТОМУ он, Шмули, ОТДАЛИЛСЯ от того, кто в беде. Пастырь добрый идет за одной отбившейся от стада овцой, ибо знает, что вне стада она подвергается опасности быть съеденной волками. А раввин Шмули Ботич, ЗНАЯ, что Майкл не в порядке, говорит следующее: «Я не пророк, но не надо им быть, чтобы увидеть надвигавшуюся беду. Майклу было очень больно и его трагедия заключалась в том, что он старался избавится от боли, а не от причин, вызывавших ее. Много раз во время моих визитов я наблюдал его под действием успокоительных. Кто были эти врачи, которые пичкали его этой дрянью? Разве не было никого рядом, чтобы спасти его от самого себя? Разве не было никого, кто бы мог вмешаться?» НАБЛЮДАЛ. Был РЯДОМ и НАБЛЮДАЛ. А ВМЕШАТЬСЯ должен был кто-то из других, наблюдавших рядом.

Иудеи детально и тщательно изучают ТОРУ. Вся книга Левит посвящена наставлениям священникам. До мельчайших деталей расписано, какими Бог хочет видеть своих служителей, какие требования предъявляются к ним. Кому больше дано – с того строже и больше спрос. Знает ли об этом раввин Шмули Ботич? Знал ли он об этом, когда БОЯЛСЯ? И кого он боялся больше? Того, кого должны бояться священники больше всего огорчить, и кому служат всей своей жизнью? Того, кому Шмули Ботич «служит» или того, кто его кормит? Помнит ли он, что произошло с сыновьями Аарона - Надавом и Авиудом? Наверно, знал когда-то, а теперь забыл.

«ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ
И НЕ ДРУГ, И НЕ ВРАГ, А ТАК...
ЕСЛИ СРАЗУ НЕ РАЗБЕРЕШЬ
ПЛОХ ОН, ИЛИ ХОРОШ...
В.С.Высоцкий

Это песенка о друге… а как насчет песенки о раввине Шмули Ботиче?