гость2 написал(а):И еще остается чувство вины, что не можем повлиять на происходящее.
"Мещанство" же, всегда наличное людское состояние , есть не что иное, как попытка найти равновесие, как стремление к уравновешенной середине между бесчисленными крайностями и полюсами человеческого поведения . Если взять для примера
какие-нибудь из этих полюсов , скажем, противоположность между святым и развратником, то наше уподобление сразу станет
понятно. У человека есть возможность целиком отдаться духовной жизни, приблизиться к божественному началу, к идеалу святого.
Есть у него , наоборот, и возможность целиком отдаться своим инстинктам, своим чувственным желаньям и, направить все свои
усилия на получение мгновенной радости . Один путь ведет к святому, к мученику духа к самоотречению во имя Бога. Другой
путь ведет к развратнику, к мученику инстинктов , к самоотречению во имя тлена. Так вот, мещанин пытается жить
между обоими путями, в умеренной середине. Он никогда не отречется от себя , не отдастся ни опьяненью, ни аскетизму,
никогда не станет мучеником, никогда не согласится со своей гибелью, -- напротив, его идеал -- не самоотречение, а
самосохранение, он не стремится ни к святости , ни к ее противоположности, безоговорочность, абсолютность ему нестерпимы, он хочет служить Богу , но хочет служить и опьяненью, он хочет быть добродетельным, но хочет и пожить на земле в свое удовольствие. Короче говоря, он пытается осесть посредине между крайностями, в умеренной и здоровой зоне, без яростных бурь и гроз, и это ему удается, хотя и ценой той полноты жизни и чувств, которую дает стремление к безоговорочности, абсолютности , крайности . Жить полной жизнью
можно лишь ценой своего "я". А мещанин ничего не ставит выше своего "я" (очень, правда, недоразвитого ). Ценой полноты, стало
быть, он добивается сохранности и безопасности, получает вместо одержимости Богом спокойную совесть, вместо наслаждения --
удовольствие , вместо свободы -- удобство, вместо смертельного зноя -- приятную температуру . Поэтому мещанин по сути своей --
существо со слабым импульсом к жизни , трусливое , боящееся хоть сколько-нибудь поступиться своим "я", легко управляемое .
Потому-то он и поставил на место власти -- большинство, на место силы -- закон , на место ответственности -- процедуру голосования.
Ясно, что это слабое и трусливое существо, как бы многочисленны ни были его oco6и , не может уцелеть, что из-за своих качеств оно не должно играть в мире иной роли, чем роль стада ягнят среди рыщущих волков. И все же мы видим, что хотя во времена, когда правят натуры сильные, мещанина сразу же припирают к стене, он тем не менее никогда не погибает, а порой даже вроде бы и владычествует над миром . Как же так? Ни многочисленность его стада, ни добродетель, ни здравый смысл , ни организация не в состоянии, казалось бы, спасти его от гибели. Тому , чьи жизненные силы с самого начала подорваны, не продлит жизнь никакое лекарство на свете. И все-таки мещанство живет, оно могуче , оно процветает. Почему?
Ответ: благодаря степным волкам . На самом деле жизненная сила мещанства держится вовсе не на свойствах нормальных его
представителей, а на свойствах необычайно большого числа аутсайдеров , которых оно, мещанство, вследствие расплывчатости
и растяжимости своих идеалов , включает в себя. Внутри мещанства всегда живет множество сильных и диких натур. Наш Степной волк
Гарри -- характерный пример тому . Хотя развитие в нем индивидуальности, личности ушло далеко за доступный мещанину
предел, хотя блаженство самосозерцания знакомо ему не меньше , чем мрачная радость ненависти и самоненавистничества, хотя он
презирает закон , добродетель и здравый смысл, он все-таки пленник мещанства и вырваться из плена не может. Таким образом,
настоящее мещанство окружено , как ядро, широкими слоями человечества, тысячами жизней и умов , хоть и переросших
мещанство, хоть и призванных не признавать оговорок, воспарить к абсолюту , но привязанных к мещанской сфере инфантильными
чувствами, но ощутимо зараженных подорванностью ее жизненной силы, а потому как-то закосневших в мещанстве, как -то
подчиненных , чем-то обязанных и в чем-то покорных ему. Ибо мещанство придерживается принципа, противоположного принципу
великих, -- "Кто не против меня , тот за меня".
"Ведь человек не есть нечто застывшее и неизменное (таков был , вопреки противоположным догадкам ее мудрецов, идеал античности), а есть скорее некая попытка, некий переход, есть не что иное, как узкий , опасный мостик между природой и Духом. К Духу, к Богу
влечет его сокровеннейшее призвание, назад к матери-природе -- глубиннейшая тоска ; между этими двумя силами колеблется его
жизнь в страхе и трепете. То, что люди в каждый данный момент вкладывают в понятие "человек", есть всегда лишь временная,
обывательская договоренность . Эта условность отвергает и осуждает некоторые наиболее грубые инстинкты , требует какой-то
сознательности, какого-то благонравия, какого-то преодоления животного начала , она не только допускает, но даже объявляет
необходимой небольшую толику духа. "Человек" этой условности есть, как всякий мещанский идеал, компромисс, робкая,
наивно-хитрая попытка надуть , с одной стороны, злую праматерь-природу, а с другой -- докучливого праотца -- Дух и
пожить между ними, в индифферентной середке. Поэтому мещанин допускает и терпит то, что он называет "личностью", но
одновременно отдает личность на произвол молоха --"государства" и всегда сталкивает лбами личность и государство.
Поэтому мещанин сжигает сегодня, как еретика, вешает , как преступника, того, кому послезавтра он будет ставить памятники .
Чувство , что "человек" не есть нечто уже сложившееся, а есть требование Духа, отдаленная, столь же вожделенная, сколь и
страшная возможность и что продвигаются на пути к ней всегда лишь мало-помалу , ценой ужасных муки экстазов, как раз те
редкие одиночки , которых сегодня ждет эшафот, а завтра памятник, -- это чувство живет и в Степном волке. Но то, что
он, в противоположность своему "волку", называет в себе "человеком" -- это в общем и есть тот самый посредственный
"человек " мещанской условности. Да, Гарри чувствует, что существует путь к истинному человеку, да, порой он даже еле-еле
и мало-помалу чуть -чуть продвигается вперед на этом пути, расплачиваясь за свое продвижение тяжкими страданьями и
мучительным одиночеством. Но одобрить и признать своей целью то высшее требование, то подлинное очеловечение, которого ищет
Дух , пойти единственным узким путем к бессмертию -- этого он в глубине души все же страшится. Он ясно чувствует: это поведет к
еще большим страданьям , к изгнанью, к последним лишеньям, может быть, к эшафоту, -- и как ни заманчиво бессмертие в конце этого
пути, он не хочет страдать всеми этими страданьями, не хочет умирать всеми этими смертями. Хотя очеловечение как цель
понятнее ему, чем мещанам, он закрывает глаза и словно бы не знает, что отчаянно держаться за свое "я", отчаянно цепляться
за жизнь -- это значит идти вернейшим путем к вечной смерти , тогда как умение умирать, сбрасывать оболочку, вечно
поступаться своим "я" ради перемен ведет к бессмертию. Боготворя своих любимцев из числа бессмертных, например
Моцарта, он в общем-то смотрит на него все еще мещанскими глазами и, совсем как школьный наставник , склонен объяснять
совершенство Моцарта лишь его высокой одаренностью специалиста , а не величием его самоотдачи, его готовностью к страданиям, его
равнодушием к идеалам мещан, не его способностью к тому предельному одиночеству , которое разрежает, которое превращает
в ледяной эфир космоса всякую мещанскую атмосферу вокруг того, кто страдает и становится человеком , к одиночеству Гефсиманского сада.
И все же наш Степной волк открыл в себе по крайней мере фаустовскую раздвоенность, обнаружил, что за единством его жизни вовсе не стоит единство души, а что он в лучшем случае находится лишь на пути, лишь в долгом паломничестве к идеалу этой гармонии. Он хочет либо преодолеть в себе волка и стать целиком человеком, либо отказаться от человека и хотя бы как волк жить цельной, нераздвоенной жизнью. Вероятно, он никогда как следует не наблюдал за настоящим волком -- а то бы он, может быть, увидел, что и у животных нет цельной души, что и у них за прекрасной, подтянутой формой тела кроется многообразие стремлений и состояний, что у волка есть свои внутренние бездны, что и волк страдает. Нет, говоря : "Назад , к природе!", человек всегда идет неверным, мучительным и безнадежным путем .
Гарри никогда не стать снова целиком волком, да и стань он им, он бы увидел , что и волк тоже не есть что-то простое и изначальное , а есть уже нечто весьма многосложное. И у волка в его волчьей груди живут две и больше, чем две, души, и кто жаждет быть волком, тот столь же забывчив, как мужчина , который поет: "Блаженство лишь детям дано!" Симпатичный, но сентиментальный мужчина , распевающий песню о блаженном дитяти, тоже хочет вернуться к природе , к невинности, к первоистокам, совсем забыв, что и дети отнюдь не блаженны , что они способны ко многим конфликтам, ко многим разладам , ко всяким страданьям.
Назад вообще нет пути -- ни к волку, ни к ребенку . В начале вещей ни невинности, ни простоты нет; все сотворенное,
даже самое простое на вид, уже виновно36, уже многообразно, оно брошено в грязный поток становления и никогда, никогда уже не
сможет поплыть вспять. Путь к невинности, к несотворенному, к Богу ведет не назад , а вперед , не к волку, не к ребенку, а ко
все большей вине, ко все более глубокому очеловечению. И самоубийство тебе, бедный Степной волк, тоже всерьез не поможет, тебе не миновать долгого, трудного и тяжкого пути очеловечения , ты еще вынужден будешь всячески умножать свою раздвоенность , всячески усложнять свою сложность. Вместо того чтобы сужать свой мир, упрощать свою душу, тебе придется мучительно расширять , все больше открывать ее миру, а там, глядишь, и принять в нее весь мир, чтобы когда-нибудь, может быть , достигнуть конца и покоя. Этим путем шел Будда, им шел каждый великий человек -- кто сознательно, кто безотчетно, -- кому на что удавалось осмелиться. Всякое рождение означает отделение от вселенной , означает ограничение, обособление от Бога, мучительное становление заново. Возвратиться к вселенной , отказаться от мучительной обособленности, стать Богом -- это значит так расширить свою душу, чтобы она снова могла объять вселенную....
Герман Гессе. Степной волк.
.jpg)
